Салют из тринадцати орудий - [12]

Но, с одной стороны, он предпочитал избегать приглашений, даже благосклонных (исключая приглашения от близких друзей), и легкой неловкости от отношения к нему, как к гражданскому, а с другой — старался не связываться с мелкими суденышками без ранга, плавающих под командованием лейтенантов или даже помощников штурманов. Конечно, разобраться с ними не составит большого труда, но это бессмысленная и тоскливая трата времени и нервов.

Так что фрегат шел в обширное, пустынное водное пространство, по которому путешествовали лишь киты, различные глубоководные создания и (в это время года) молодые олуши. Центр этого бассейна лежал далеко к югу от Клир-Айленда в Ирландии. Здесь, если день окажется тихим, как ожидалось, «Сюрприз» планировал продолжить прихорашиваться, и в первую очередь сделать что-то с рябой полосой на борту. Погода идеальная: слабеющий ветерок с зюйд-веста и остатки легкого волнения с зюйда, едва ли рябь на поверхности воды. В такое утро исчезает горизонт, небо и море неуловимо смешиваются в не имеющем названия оттенке, усиливающемся до светло-голубого в зените. Многие матросы рассчитывали до покрасочных работ порыбачить с борта — самое подходящее время для трески.

Но вначале нужно позавтракать. Восемь склянок, свист боцмана, общая суматоха и стук бачков сообщили об этом Стивену. Его собственный завтрак наступит чуть позже, когда Джек почует кофе, тосты и жареный бекон. Обри не заснул до ночной вахты, изучая результаты наблюдений Гумбольдта и разрабатывая лучшую форму для записи собственных. Так что он, как обычно, спал, невзирая на следующий за восемью склянками шум. Ничто, кроме смены ветра, крика «Парус!» или запаха завтрака его не разбудит.

Если бы он, как капитан «Сюрприза», вышел бы в море один, то наслаждался бы тремя собственными помещениями. Большой каютой на корме — прекрасной комнатой, наполненной светом из кормовых окон, растянувшихся почти на всю ее ширину. Чуть дальше к носу — почти столько же места, разделенного посредине на столовую по левому борту и спальню по правому. Но поскольку плавал он не в одиночку, то делил кормовую каюту со Стивеном, и последнему досталась столовая. Как хирург фрегата, Мэтьюрин также имел в своем распоряжении каюту внизу — душную крохотную каморку, как и у остальных офицеров, выходившую в кают-компанию. Иногда он ей пользовался, когда Джек совершенно невыносимо храпел по другую сторону тонкой переборки, но сейчас, несмотря на устойчивый храп, Стивен сидел здесь с бумагами и жевал листья коки.

Сам он не так давно проснулся от необычайно откровенного и яркого эротического сна. Поскольку последние остаточные эффекты лауданума уже исчезли, сны становились все чаще. Сила собственного вожделения всерьез беспокоила Стивена: «Я становлюсь настоящим сатиром. Куда бы я зашел без листьев коки? Действительно, куда?»

Он потянулся за привезенными лоцманом письмами и снова их перечитал. Банк выражал сожаление о том, что не обнаружено ни следа расписок, упомянутых в его высокочтимом письме от седьмого числа прошлого месяца. Они будут премного обязаны, если устные инструкции доктора Мэтьюрина мистеру Макбину получат письменное подтверждение — необходимая формальность, без которой невозможно совершить операцию. Они обеспокоены, что пока что нет возможности доставить истребованные гинеи миссис Мэтьюрин, поскольку комиссия за золото выросла с пяти до шести шиллингов с фунта. Требуется прямое письменное согласие мистера Мэтьюрина на уплату возросшей суммы для совершения этого перевода. В ожидании будущих поручений они остаются всепокорнейшими и всеповинующимися и так далее. «Пидоры», — выругался Стивен, используя часто слышимое им на борту слово, которое до того крайне редко приходило ему в голову как брань.

Слегка поразившись самому себе, он потянулся к маленькой тяжелой посылке, доставленной вместе с письмами. Он узнал почерк, как только разглядел адрес, да и в любом случае имя отправителя указано сзади — Эшли Пратт, хирург и товарищ по Королевскому обществу, с некоторых пор из кожи вон лезет, чтобы понравиться. Стивен не мог заставить себя хорошо к нему относиться. Даже пусть сэр Джозеф Бэнкс придерживался высокого мнения о Пратте и часто принимал его, но суждения сэра Джозефа о растениях или жуках более надежны, нежели чем о людях. Добродушие иногда приводило его к знакомствам, о которых его друзья сожалели, а строптивость только усиливала эти чувства. Стивен мог кое-что сказать о раболепном агрессивном типе по имени Блай (к сожалению — флотском офицере), чье губернаторство в Новом Южном Уэльсе закончилось великим позором для всех причастных. Но Бэнкс все равно превозносил этого человека.

Стивен восторгался сэром Джозефом и считал его превосходным президентом Общества, но не считал суждения о людях его выдающимся качеством. Более того, Мэтьюрину не нравилось практически всё, что он слышал об управлении колонией, считавшейся детищем Бэнкса. И пусть Пратт — модный и без сомнения способный хирург, Стивен в жизни бы ему не доверил пациента с аневризмой подколенной аорты, будучи свидетелем тому, что он однажды натворил в Бейтсе. Тем не менее, очень великодушно со стороны Пратта послать такой подарок — чрезвычайно сильный магнит (или комбинацию магнитов, Стивен не понял), предназначенный для извлечения осколков ядер из ран, особенно из глаз. При их последней встрече Пратт расхваливал это устройство.