Сальто-мортале - [41]

Обстоятельный знакомый Ивана безо всякой обстоятельности жирной красной чертой делил все в мире на две категории и не терпел возражений. Если ему, подобно Харону, случалось переправлять кого-нибудь или что-нибудь в страну обреченных, он тотчас запихивал свою жертву в мешок прописных истин и принимался хлестать ее розгами категорических суждений. Женщина, которая чин чином регистрирует в загсе свой брак и при этом изменяет своему законному мужу, — шлюха. Мужчина, который не сходя с места выпивает больше стакана вина или трех кружек — пива — пьяница. Пьющий человек слабоволен. Слабость воли — недостаток характера, то есть бесхарактерность. Итак: кто не сходя с места выпивает два стакана вина или четыре кружки пива, тот бесхарактерный негодяй. (Либо его грабят, либо он грабит; либо он позорит, либо его позорят. Второй стакан вина прямиком ведет в тюрьму, в больницу, на кладбище. Понятно?)

И так далее.

Полагаю, мне нет надобности говорить, что и бега находятся по ту сторону красной черты, в обществе шляпных бактерий, четвертой кружки пива, женщин, изменяющих своим законным мужьям.

— Бега, — вещал он. — доводят человека до обнищания. А другие азартные игры и подавно.

— Старая песня, — сказал Иван.

— Ну и ладно, пусть старая, но я это докажу. Только не слишком длинно!

— Возьмем, к примеру, карты. Понятно? В комнату входят, скажем, четыре человека, у каждого в кармане по сто форинтов. Понятно?

В последнее время многие люди, бог знает почему, пристрастились к некоторым словечкам и повторяют их до отвращения часто, с ума можно сойти. Например, слово «понял». Вот стоят двое на солнечной стороне улицы. Один говорит: «Какая чудесная погода!» На что другой: «Понял». Он не скажет: «Что правда, то правда». Не скажет: «Да, погода чудесная». Или: «Ну, не такая уж она чудесная». Или: «Согласен, погода чудесная!» Совершенная бессмыслица. Я сама собственными ушами слышала. Один: «Вчера мы были в кино». Другой: «Понял».

— Понятно! — вне себя от ярости ответил Иван.

— Так вот, одно несомненно: в какую бы игру они ни играли, и как бы ни повертывалось колесо фортуны, когда они покидают комнату, у всех них вместе взятых будут те же самые четыреста форинтов. Самое большее, может измениться лишь их распределение. Скажем, у одного будут две сотни, у другого пятьдесят, у третьего сто пятьдесят, а у четвертого ничего. Понятно? Если все четверо, скажем, члены одной семьи, работающие на общий котел, тогда вообще ничего не изменится. У них было четыреста форинтов и осталось четыреста форинтов. С четырьмястами форинтами они вошли в комнату, с четырьмястами покидают ее. Но что будет, если некто невесть откуда явившийся загребет четверть банка. А? То же, что при игре в лото или в тотализаторе. А если при каждой сдаче этот некто тянет лапу? И если при каждой сдаче он загребает четверть банка? Тогда как? Вот взять хотя бы бега! В ворота ипподрома валит толпа в десять тысяч человек, допустим, что минимальная сумма у каждого сто форинтов. Предположим, что в первом заезде каждый ставит свои сто форинтов. Это будет миллион форинтов. Старт! И пока лошади бегут — причем совершенно безразлично, кто идет первым: зеленый в белую крапинку или желтый в ярко-синих перчатках и кепи, — протягивается та самая рука и безжалостно загребает из этого миллиона двести пятьдесят тысяч. Главное: между выигравшими счастливцами будет распределено семьсот пятьдесят тысяч форинтов. Понятно?

— Это повсюду так, — сказал Иван.

— А я и не утверждаю, что так только у нас. Но дайте мне закончить, раз уж я начал.

— Заканчивай.

— Предположим, что во втором заезде выигравшие снова ставят все свои деньги. То есть семьсот пятьдесят тысяч форинтов. Старт! И снова протягивается рука и загребает сто восемьдесят семь тысяч пятьсот форинтов. Выигравшим счастливцам теперь уже достанется только пятьсот шестьдесят две тысячи пятьсот форинтов. Прошел всего один час, проведено всего два заезда, а от одного миллиона, которым первоначально обладали десять тысяч человек, остается едва ли больше половины! Проводится третий заезд. Выигравшие ставят пятьсот шестьдесят две тысячи пятьсот форинтов. Лошади бегут, сверкают стекла биноклей, слышны подбадривающие крики, а тем временем бесшумно протягивается рука…

— О господи!

— … и загребает сто сорок тысяч шестьсот двадцать пять форинтов. После третьего заезда выигравшие получают только четыреста двадцать одну тысячу восемьсот семьдесят пять форинтов. Проводится четвертый заезд…

— Уж не собираешься ли ты пройтись по всем десяти заездам.

— А что, не надо?

— Если можно, не надо. Хорошо?

— Хорошо, скажу только о конечном результате. Можешь мне поверить. Ты знаешь, я человек обстоятельный.

Да, мы знали, он и у нас уже мыл свою шляпу.

— Да, ты человек обстоятельный, — со вздохом сказал Иван.

— Ну да. Еще пацаном я был как-то раз на бегах, незрелый подросток, зевака. А на днях один мой дружок манил меня пойти с ним, уж и не помню куда, не то на скачки, не то на бега, словом, на конные состязания, и я сказал ему, посмотрю, мне надо хорошенько подумать. Я навел справки, сколько вычитают налога, и узнал, что со ставки на одну или несколько лошадей, пришедших первыми, а также со ставки на первые три лошади удерживают девятнадцать процентов, а со ставки на то, в каком порядке придут к финишу две выигрывающие лошади, двадцать семь процентов, и узнал еще, что более девяноста процентов денег ставятся на трех первыми пришедших к финишу лошадей. Значит, если в среднем положить на вычеты двадцать пять процентов, то и тогда можно считать, что я дешево отделался. Словом, я сел, хорошенько все подсчитал и потом, когда снова встретился с другом, сказал ему: «Нет, спасибо, это развлечение не для меня!» — и показал ему мои подсчеты. Ха-ха! Я никогда не лезу в воду, не зная броду!