Сальто ангела - [61]

Следующая ночь — новый страх и новый опыт. Разница между Булонским лесом и Елисейскими полями только в комфорте.

Дом свиданий, куда ведет меня мой клиент, находится на авеню Фош. Комната стоит столько же, сколько и я. Атмосфера русская, можно подумать, что мы в Санкт-Петербурге.

Первый промах. Однажды вечером, когда я отправилась на Елисейские поля, рассчитывая не вернуться с пустыми карманами в мою бедную квартирку, я не заметила полицейской машины. Подобно черной акуле, выслеживающей добычу, она останавливается, и двое полицейских с насмешкой обращаются ко мне:

— Мадам, карета подана.

Вновь я пытаюсь найти обычный выход.

— Травести, Жан Марен, студент, трудно поверить. Новенькая, что ли?

— Нет, месье полицейский, я не из этого квартала, я просто возвращалась к себе.

— Пешком?

— Да, чтобы сэкономить на такси.

— Такси — это мы… Ладно, где ты обычно работаешь?

— Немного в Булонском лесу и немного на бульваре Сен-Жермен. Елисейские поля — это не для меня, я недостаточно хорошо одета. Здесь слишком роскошно.

— Ничего, привыкнешь.

Они перестают интересоваться мною и подсчитывают количество приводов. Сорок пять за один вечер. Неплохо для бригады. Охотники за премиями. На моих глазах попадается новая жертва. Юная девушка, несовершеннолетняя. Пожилой богатый мужчина в красивой машине. Он протестует, она тоже. Начальник полиции находит выход из ситуации, вызвав по радио полицейский автобус.

— У нас гомосексуалист и несовершеннолетняя. И конечно, она будет говорить, что знакома с министром и что ее отец всем покажет.

Подвалы Гран-Пале. Полицейские повсюду. Эта территория подчиняется самому строгому комиссариату Парижа, его все боятся.

Я вхожу в маленькую дверь, иду по узкому коридору, в конце — огромная клетка, освещенная, как аквариум. Внутри полно девчонок. Дежурные полицейские приносят дополнительные скамейки. Стеклянная тюрьма, заполненная телами, табачным дымом, и в воздухе ощущается нервозность.

Маленькой несовершеннолетней, утверждающей, что знает какого-то министра, там нет. У меня обыскивают сумку, рассматривают все мелкие вещи, расставляют их на столе и потом возвращают, говоря:

— Входи сюда.

Через стекло десятки пар глаз следят за мной. Меня вталкивают внутрь, и я начинаю задыхаться. Необходимо что-то сказать этим нетерпеливо ожидающим волчицам. Я говорю «здрасьте», но никто не отвечает. Я нахожу местечко на скамейке возле стеклянной стенки. Я просто задыхаюсь. Над головой четыре огромные лампы. Настоящие софиты. Они освещают этот странный курятник, нагревая его.

К двум часам ночи женщины устали и становятся агрессивными. Однако есть девушки, которым я завидую. Они из отеля «Георг V», с площади Этуалъ и с улицы Пресбур. Они ездят в машинах, в «мерседесах» или «БМВ» своих сутенеров… Я слышу, как они жалеют о потерянной ночи.

Они также говорят о начальнике, который их забрал. По их словам, это жестокий женоненавистник, он терпеть не может женщин, после того как одна обманула и бросила его. Я считаю своих товарок по несчастью. Сорок пять плюс я. Они чувствуют себя неплохо, поскольку уже привыкли. Это парижские сливки. Напрасно я стараюсь казаться маленькой. Я выше всех.

— Откуда ты? Ты где работаешь?

— На бульваре Сен-Жермен.

Инстинктивно я почувствовала, что нельзя говорить о Булонском лесе. В этом богатом квартале Булонский лес означает каторгу, позор.

— Ты, случайно, не травести? У тебя голос такой грубый. А так ничего не заметно.

Почувствовав доверие, я рассказываю о своей жизни, о своем желании стать женщиной, объясняю, что такое транссексуальность.

— Ты бы могла быть мальчишкой днем и девчонкой ночью. Представляешь, сколько бы ты заработала!

Затем я начинаю рассказывать о своих надеждах на операцию. Мой рассказ их захватывает. Я немного успокаиваюсь, я надеюсь, что они меня примут. Транссексуалы с Елисейских полей им не нравятся, и место там, если они меня примут, будет стоить дорого. Очень дорого.

Еще немного, и я почувствую себя как в гостиной во время непринужденной беседы, но, к сожалению, мне помешали. Две молодые алжирки появились у входа, желая во что бы то ни стало открыть клетку под предлогом того, что они принесли бутерброды и сигареты своей сестре, запертой с нами. Тон становился угрожающим. Полицейские решительно отказали им, и завязалась борьба с визгом и криками. Одну удалось усмирить, а другая сумела открыть дверь, стала искать свою сестру и споткнулась о дежурных. Ругательства смешались с воплями боли.

Прибежал начальник, красный от гнева. Он вытолкнул одну из них наружу и ударом ноги закрыл дверцу стеклянной клетки, заперев в ней вторую нападающую. Настоящая змея, она брызгала ядом и оскорбляла начальника так, как я бы никогда не осмелилась.

— Не трогай мою сестру, придурок!

— Твою сестру! Я буду ее арестовывать каждый день и тебя вместе с ней до тех пор, пока ты не сдохнешь с голоду, а для начала ты арестована за драку в участке.

— Идиот паршивый, ублюдок!

Жуткая ненависть этой вульгарной, неимоверно худой женщины к ничтожному полицейскому — новость для меня. Она плюет на стекло, он поворачивается и уходит.

Допрос, грозящий мне занесением в картотеку, кажется уже спасением, поскольку я совершенно задыхалась в этой стеклянной клетке, наполненной запахом духов, дымом сигарет, испарениями человеческих тел и очень ярким светом.