Салимов удел - [2]

Раз или два в месяц (не всегда вместе) они посещали мессу в маленькой городской церквушке. Обряда не понимал ни один из них, но все равно они ходили. Иногда мужчина спохватывался, что задремывает в удушливой жаре от монотонного знакомого напева и голосов, облекающих этот напев в слова. Один раз в воскресенье мальчик вышел на шаткое заднее крыльцо, где мужчина начал работу над новой повестью и, запинаясь, сказал, что поговорил с местным священником о том, чтобы быть принятым в лоно церкви. Мужчина кивнул и спросил, хватит ли его испанского, чтобы принять наставления. Мальчик ответил: он думает, такой проблемы не будет.

Раз в неделю мужчина проделывал сорокапятимильную поездку за очередной портлендской газетой, которая всегда оказывалась устаревшей самое меньшее на неделю, а иногда — пожелтевшей от собачьей мочи. Через две недели после того, как мальчик сообщил ему о своих намерениях, мужчина наткнулся на художественный очерк о Салимовом Уделе и вермонтском городишке под названием Момсон. В очерке упоминалась фамилия высокого мужчины.

Газету — без особой надежды, что мальчик подберет ее — он оставил на видом месте. По ряду причин статья его встревожила. Похоже, в Салимовом Уделе еще не закончилось.

На следующий день мальчик пришел к нему с газетой, развернутой так, чтобы был виден заголовок: «В штате Мэн — город-призрак?»

— Я боюсь, — сказал он.

— Я тоже, — ответил высокий мужчина.

3

В ШТАТЕ МЭН — ГОРОД-ПРИЗРАК?

Джон Льюис, художественный редактор

Иерусалимов Удел. Иерусалимов Удел — небольшой городок к востоку от Камберленда, двадцатью милями севернее Портленда. В истории Америки это не первый город, который был поспешно покинут жителями и обезлюдел. Вероятно, и не последний, однако этот случай — один из самых странных. Города-призраки — частое явление на юго-западе Америки, где общины возле богатых золотых и серебряных жил вырастают буквально за ночь, чтобы потом, когда жила драгоценного металла истощится, почти так же быстро исчезнуть, оставляя необитаемые магазины, бары и гостиницы опустело гнить в заброшенной тишине.

В Новой Англии единственным собратом таинственно опустевшего Иерусалимова — или Салимова, как частенько называют его местные жители, Удела — можно назвать лишь небольшой вермонтский городок Момсон. За лето 1923 года Момсон полностью обезлюдел, покинутый всеми своими триста двенадцатью обитателями. В центре города до сих пор стоят дома и несколько небольших зданий делового характера, однако с того лета полувековой давности их так никто и не заселил. Кое-где мебель увезли, но почти во всех домах обстановка сохранилась, словно всех горожан средь бела дня унес сильный ветер. В одном доме полностью накрыт к ужину стол — вплоть до вазочки с давно увядшими цветами, стоящей в центре. В другом оказались откинуты одеяла в спальне второго этажа, словно кто-то собрался ложиться спать. В местном магазинчике на прилавке нашли сгнивший рулон хлопчатобумажной ткани, а в окошке кассового аппарата оказалась выбита стоимость: один доллар двадцать два цента. В ящике кассы нашли нетронутыми пять тысяч долларов.

Жители этого района любят потчевать туристов историей Момсона, намекая на то, что в городе водятся привидения — вот почему, по их мнению, он и пустует с тех пор. Более вероятной причиной кажется то, что Момсон расположен в богом забытом уголке штата, вдали от всех крупных дорог. Там нет ничего, что нельзя было бы найти в сотне других городков — кроме, конечно, секрета его внезапного запустения в духе «Марии-Селесты».

Почти то же можно сказать и про Салимов Удел.

По переписи населения семидесятого года в Салимовом Уделе насчитывалось 1319 жителей — за десять лет, прошедших с предыдущей переписи, прирост населения составил 67 человек. В этом привольно раскинувшемся уютном городке, который прежние обитатели фамильярно звали Удел, редко происходило что-либо примечательное. Единственное, о чем могли поговорить собравшиеся в парке или вокруг теплицы на сельскохозяйственном рынке Кроссена старожилы, это пожар пятьдесят первого года, когда небрежно брошенная спичка дала начало одному из крупнейших в истории штата лесных пожаров.

Если кому-то хотелось уйти на пенсию и без приключений коротать дни в небольшом провинциальном городке, где каждый занят только собой, а самое крупное событие любой недели — распродажа благотворительной выпечки, лучше Удела было не найти. Что касается демографии, перепись семидесятого года показала тенденцию, знакомую и социологам, занимающимся проблемами деревни, и старожилам любого мэнского городка: множество стариков, несколько бедняков и полным полно молодежи, которая с дипломами подмышкой покидает родные места с тем, чтобы никогда не возвращаться.

Но чуть меньше года тому назад в Салимовом Уделе стало твориться нечто необычное. Начали пропадать люди. Естественно, большую часть этих исчезновений нельзя назвать исчезновениями в полном смысле этого слова. Бывший констебль Удела, Паркинс Джиллеспи, проживает сейчас в Киттери со своей сестрой. Чарльз Джеймс, владелец бензоколонки, что стояла через улицу от аптеки, сейчас владеет ремонтной мастерской в соседнем Камберленде. Полина Диккенс переехала в Лос-Анжелес, а Рода Корлесс работает в Портленде, в миссии Святого Матфея. Список «непропавших» можно продолжать и продолжать. В этих разысканных людях интригует их единодушное нежелание — или не способность — рассказывать об Иерусалимовом Уделе и том, что же могло там произойти (если что-то вообще происходило). Паркинс Джиллеспи просто взглянул на нашего корреспондента, закурил и сказал: «Решил уехать, и все тут». Чарльз Джеймс заявил, что покинул Удел поневоле, поскольку вместе с запустением города пришло в упадок и дело Джеймса. Полина Диккенс, многие годы проработавшая официанткой в кафе «Экселлент», так и не ответила на письмо нашего корреспондента. А мисс Корлесс вообще отказывается разговаривать про Салимов Удел.