Салимов удел - [12]

— Ладно, — негромко сказала миссис Нортон. Она воткнула сигарету карпу в губы, и та провалилась дальше, в брюхо.

— Я пошла наверх, — сказала Сьюзан.

— Конечно. Можно мне прочесть эту книгу после тебя?

— Если хочешь.

— Я хотела бы с ним познакомиться, — сказала Энн.

Сьюзан развела руками и пожала плечами.

— Сегодня вечером вернешься поздно?

— Не знаю.

— Что мне сказать Флойду Тиббитсу, если он позвонит?

Гнев вспыхнул снова.

— Что угодно. — Она помедлила. — Ты же все равно…

— Сьюзан!

Та, не оглядываясь, ушла наверх. Миссис Нортон осталась на месте, незряче уставившись в окно, на город. Над головой послышались шаги Сьюзан, а потом деревянный стук вытаскиваемого мольберта.

Она встала и снова взялась гладить. Когда она сочла, что Сьюзан с головой погрузилась в работу, то пошла в кладовку к телефону и позвонила Мэйбл Уэртс. Во время разговора Энн невзначай упомянула, что Сьюзи говорит, будто в их окружении объявился известный автор, а Мэйбл фыркнула и сказала: «А, это ты про того, который написал «Дочь Конвея?», на что миссис Нортон ответила: «Да», а Мэйбл сказала: «Тоже мне литература, голый секс и ничего больше». Миссис Нортон спросила: «Он остановился в мотеле или же…»

Ну, раз уж речь зашла об этом, так он остановился в центре, в «Комнатах Евы» — единственном городском пансионе. Миссис Нортон пронизало облегчение: Ева Миллер — порядочная женщина, вдова, и никакие шуры-муры не потерпит. Ее правила относительно женщин в пансионе были краткими и по делу. Если это ваша мать или сестра — ладно. Если же нет, можете посидеть на кухне. Правило не обсуждалось.

Пятнадцатью минутами позже, искусно завуалировав свою главную цель пустячной болтовней, миссис Нортон повесила трубку.

Сьюзан, думала она, возвращаясь к гладильной доске, ох, Сьюзан… я просто хочу твоего же блага. Как ты не понимаешь?

6

Они возвращались из Портленда по шоссе 295, и было вовсе не поздно — самое начало двенадцатого. За пределами портлендских предместий скорость на автостраде ограничивали до пятидесяти пяти миль в час, а водителем Бен был хорошим. Фары Ситроена резали темноту, как масло.

В кино оба провели время хорошо, но осторожничали, как бывает, когда люди нащупывают границы приемлемого друг для друга. Теперь Сьюзан вспомнился вопрос матери, и она сказала:

— Где ты остановился? Снял дом?

— Я заполучил уютное местечко на третьем этаже в «Комнатах Евы», на Рэйлроуд-стрит.

— Но это же ужасно! Там, наверху, должно быть, градусов под сто!

— Мне жара нравится, — сказал он. — В жару мне хорошо работается. Раздеваюсь до пояса, включаю приемник и выпиваю галлон пива. И выдаю по десять страниц свежего черновика в день. К тому же там есть интересные стариканы. А когда, наконец, выйдешь на крыльцо да на ветерок… рай Господень!

— До поры до времени, — с сомнением сказала Сьюзан. — Я подумываю, не снять ли дом Марстена, — небрежно сообщил Бен. — Зашел так далеко, что даже расспросил об этом. Но его уже продали.

— Дом Марстена? — она улыбнулась. — Ты путаешь его с каким-то другим.

— Не-а. Дом, который стоит на первом холме к северо-западу от города. На Брукс-роуд.

— Его продали? Кто, скажи на милость…

— Вот и я удивился. Время от времени меня обвиняют в том, будто у меня винтиков не хватает, но даже я подумывал всего лишь снять его. Парень, который занимается продажей домов, ничего не говорит. Похоже, это глубокая мрачная тайна.

— Может, кто-нибудь, кто не в себе, хочет превратить его в дом для летнего отдыха, — сказала Сьюзан. — Кто бы это ни был, он сумасшедший. Одно дело обновить дом — я сама бы с радостью попробовала… но дом Марстена… об обновлении нет и речи. Он был развалиной уже тогда, когда я была девчонкой. Бен, зачем тебе там жить?

— А ты хоть раз была там внутри?

— Нет, но на слабо заглядывала в окно. А ты?

— Да. Один раз.

— Страшно там, да?

Они замолчали, оба думали про дом Марстена. Именно это воспоминание было лишено пастельной ностальгии прочих. Скандал и насилие, связанные с домом, имели место до их рождения, но такое в маленьких городках помнят долго и церемонно передают свои ужасы из поколения в поколение.

История Хьюберта Марстена и его жены Берди больше всего напоминала городскую страшную тайну. Хьюби в двадцатые годы был президентом крупной новоанглийской грузовой транспортной компании — компании, которая, как поговаривали, свой самый прибыльный бизнес делала после полуночи, перевозя в Массачусетс канадское виски.

В 1928 году они с женой зажиточными людьми удалились на покой в Салимов Удел, но немалую часть своего состояния (никто, даже Мэйбл Уэртс, не знал точно, какую) потеряли во время биржевого краха двадцать девятого года.

Десять лет, прошедших с упадка рынка до подъема Гитлера, Марстен с женой прожили в доме отшельниками. Их можно было увидеть только в среду днем, когда они делали в городе покупки. Ларри Мак-Леод, работавший в те годы почтмейстером, рассказывал, что Марстен выписывает четыре ежедневных газеты, «Субботнюю вечернюю почту», «Нью-Йоркер» и дешевый журнал под названием «Удивительные истории», где публиковались сенсационные рассказы. Кроме того, раз в месяц Хьюби получал от транспортной компании, обосновавшейся в Фолл-Ривер, штат Массачусетс, чек. Ларри говорил, что может определить, чек это или нет, перегнув конверт и заглянув в окошко для адреса. Именно Ларри нашел их летом 1930 года. За пять дней в почтовом ящике накопилось столько газет и журналов, что пихать дальше стало некуда. Все это Ларри пронес по дорожке, намереваясь засунуть между сеткой от комаров и входной дверью.