Салават Юлаев - [149]

— Он и с тобой говорить не стал бы, не то что с нами! Богатый ведь господин. Сказывали — кафтан на нём бархат. Шапка бобровая с позументом, борода до пупа, черна с сединой, — разошёлся пленник.

— Постой, — перебил офицер. — Что ты брешешь?! Отколь борода с сединой? Ты сам его видел?

— Хоть сам не видал, да народ говорил, — сказал со всем простодушием Семка.

— Пошёл вон отсюда!.. — с досадой зыкнул поручик. Семка мигнул солдату.

— Слыхал, что барин велел?! Сымай-ка с меня верёвки.

— Дать ему двадцать плетей за храбрость да в колодки руки и ноги сковать! — приказал поручик.

— Покорнейше благодарю, дай те бог сдохнуть скорее! — не сдавшись, сказал на прощание Семка, когда солдат стал прикладом толкать его вон из избы.

Офицер приказал ввести следующего из тех, кто сидел в соседней избе под караулом, но в это время в избу вошёл сгорбленный старый лесной кузнец Ахтамьян, отец убитого Салаватом юноши Абдрахмана.

— Куда, старик? — остановил его у входа солдат.

— Писарь велел. Говорил, что начальник зовёт, — сказал Ахтамьян.

— Я звал старика, ваш благородье. Я звал! — радостно подтвердил Бухаир. Не ожидая разрешения поручика, он сам обратился к кузнецу: — Ахтамьян-бабай, если бы ты Салавата встретил, что бы ты сделал?

— Аллах дал бы силу слабой руке старика. Аллах указал бы, что делать, — ответил кузнец. — Я Салавата всегда ношу в сердце! Друга не видишь — можно о нём не думать, а враг неотмщенный всегда с тобой. Кровь Абдрахмана скулит у меня в ушах день и ночь…

— Господин благородье поручик, вот тот старик, у которого Салават убил сына, — сказал Бухаир с торжеством.

— Сына убил? — спросил офицер старика.

— Один сын был, — ответил старик. — Красивый был мальчик, правду любил, смелый был: с одним ножом ходил на медведя… Коран читал в четырнадцать лет…

Услышав голос проклявшего его кузнеца, Салават в первый раз поднял веки. Глаза их встретились.

— Вот тебе Салаватка, бабай. Признаешь? — спросил офицер.

— Бельмей, — ответил старик.

— Отвечай что надо. Узнал Салавата? — спросил Бухаир.

— Аллах поможет ответить что надо, — сказал Ахтамьян. И, глядя на него, Салават увидал в лице старика напряжение всего существа. Старик побелел, шагнул ближе, пристально уставился на лицо Салавата, потом опустил глаза и молчал.

— Бу Салават-ма? — нетерпеливо повторил Бухаир.

Ахтамьян глотнул воздуха, словно он задыхался, и громко, неожиданно молодо, твёрдо сказал:

— Не знаю этого человека. Это не Салават.

— Ума ты лишился?! О смерти сына забыл?! Сына предал ты, старый кабан, и на могилу его нагадил! Аллах тебя не простит! — закричал Бухаир.

— Аллах видит все. Ты обманщик. Здесь нет Салавата! — ещё твёрже сказал старик.

Бухаир схватил его за ворот и в злобе начал трясти.

— Признавай! Признавай! Признавай Салаватку!.. — исступлённо твердил Бухаир.

— Убрать старика! — скомандовал офицер. Он сам, распалённый гневом, схватил писаря, встряхнул его и стал колотить головой об стену. — Ты так?! Пятьсот рублей тебе?! Деньги не малы пятьсот рублей! Пятьсот рублей — деньги! Я за пятьсот рублей сам!.. Старшиной хочешь быть?! Старшиной?! Старшиной, пёс поганый?!

— Господин офицер… Господин офицер, благородье! Вели старика пытать… Все врут, воры… Я правду сказал… — бормотал Бухаир.

— Ты мне нарочно другого подсунул! По ложному следу солдат повёл, идол! Ты хотел Салаватке дать время подальше бежать?! — кричал поручик.

— Вели бить плетьми старика, уши резать! — твердил Бухаир.

— Самому тебе уши срежу! Признавайся сейчас, зачем меня обманул! Палача сюда, живо! — распорядился поручик.

Бухаир упал на колени.

— Господин благородье, послушай. Всю правду скажу. Я солдат посылал к нему в дом. Он думал — жена пустила солдат. Он кинжалом ударил мою сестру… Она в моём доме лежит. Вели сюда принести её. Пусть она скажет сама… Как увидит его, так заплачет и скажет…

— Жива! Амина! Жива?! Я её не убил?! — в радостном возбуждении вскричал Салават, вскочив со скамьи.

Бухаир отпрянул от Салавата.

Писарь и офицер оба остолбенело, непонимающе поглядели друг другу в глаза, и вдруг Бухаир разразился злобным и торжествующим смехом и вытянул палец, указывая в лицо Салавата и пятясь к дверям.

— Сам выдал себя, Салаватка! Сам сказал! Сам сказал!.. — вопил Бухаир в радостном исступлении.

Солдат в это время ввёл связанного Мурата, брата Гульбазир. Мальчик глядел бесстрашно и гордо.

Офицер, не поняв произнесённых по-башкирски слов Салавата, ещё не вполне убедился в том, что Бухаир оказался прав. Он хотел достоверного подтверждения и накинулся на Мурата.

— Признаешь Салавата, мальчишка?! — спросил он.

Мурат презрительно вздёрнул голову и отвернулся.

В то же время вошёл вызванный офицером палач.

— Звали, ваше благородье? — спросил он.

— Возьми мальчишку пытать, — приказал поручик. Салават ожидал, что станут пытать его самого, что станут пытать Бухаира. При этом нашёл бы он радость и в самых муках. Но он не мог им позволить пытать отважного юношу, брата красивой и любящей Гульбазир.

— Стой, поручик! Не надо пытать. Я сам скажу тебе. Ты ищешь царского бригадира. Я бригадир Салават, — твёрдо сказал он.

Офицер повернулся к солдатам, словно в боязни, что признание может рассеяться, что все окажется сном.