Салават Юлаев - [146]

«Верные» баи, купцы, которые и раньше не хотели войны, давно бы выдали всех пугачевцев. Они боялись лишь Салавата, потому что он карал за предательство смертью. Но кто покарает их, если будет схвачен по их указанию сам Салават?!

Кинзя радостно встретил возвратившегося друга.

— Я боялся, что ты попал на команду. Всюду вокруг солдаты! — сказал Кинзя. — Пора менять место. Я знаю в горах пещеру, мы там сможем держаться всю зиму. Давай уходить, пока сюда не пришли солдаты.

Салават в это время смотрел меж камней.

— Поздно идти в горы, Кинзя, — ответил он. — Бухаирка проведал. Он купит свободу ценой нашей жизни.

Острый взор Салавата узнал Бухаира в едва заметном вдали всаднике.

— Убьём его, — предложил Кинзя.

— Прежде нужно узнать, с чем он едет, — возразил Салават.

Всадник приблизился к крепости Салавата.

— Гей! — крикнул издалека Бухаир. — Кто там, люди! Слушайте доброе слово!

— Я здесь. Что тебе надо? — откликнулся Салават, выйдя к нему из-за камня.

— Тебя-то и нужно. Офицер-поручик велел сказать, чтобы ты пришёл сам, подобру. А если ты сам побоишься, то жягетам твоим приказал связать тебя и выдать начальству. Не то он вас всех перебьёт и нашу деревню сожжёт. Меня старики прислали к тебе. Говорят, что ты храбрый жягет, не захочешь губить деревню и сам к офицеру придёшь.

— Старики из ума, что ли, выжили? — спросил Салават. — В какой это сказке батыры сами ходили в руки врагов? Пусть твой офицер меня прежде поймает.

— Я так и сказал старикам, что тебе своя шкура дороже деревни. Они не поверили мне! Я сам не хотел к тебе ехать, — откликнулся Бухаир. — Всё равно не уйдёшь — повсюду вокруг солдаты!

— Ты за смертью приехал! — крикнул Кинзя. Он вскинул ружьё и выстрелил в Бухаира.

Бухаир хлестнул свою лошадь и бросился прочь. Лошадь его завязла в глубоком снегу. Бухаир соскочил с неё и пустился бегом. Кинзя ещё раз зарядил ружьё, приложился и выстрелил снова.

Весь отряд Салавата выскочил из камней. Вслед Бухаиру летели стрелы и пули. Лошадь его теперь упала, раненная, в сугроб и била ногами, вздымая снежную пыль, но писарь, то на четвереньках, то просто катясь под уклон с боку на бок, то снова вскочив и пускаясь бегом, каким-то чудом ушёл от выстрелов. И стрелы и пули его уже не могли достать.

— Догнать его, Салават? — спросил юный Мурат, брат Гульбазир. — Я на лыжах…

— Не нужно, Мурат. Пусть изменник уходит. Воину нет славы в том, чтобы убить беглеца и труса.

Салават оставил дозорных и спустился в землянку, чтобы заснуть после долгой дороги.

Грустная песня слагалась и звучала в его мыслях:

Поскакал бы я вперёд, да вокруг болото,

Я стрелял бы, да в колчане стрел осталось мало,

Окружила мой аул солдатская рота,

Кликнул клич я, да друзей надёжных не стало…

И с этой печальной песней в душе Салават заснул.

Его разбудил Кинзя.

— Салават, измена родит измену: слова Бухаира запали в сердце Айтугану. Он сговаривает жягетов, чтобы выдать тебя солдатам. Он хочет тебя связать, как казаки связали царя Пугача. Айтуган говорит — пусть лучше один погибнет, чем все. Он говорит, что нам всё равно не прорваться — вокруг солдаты…

— Что ты думаешь делать? — спросил Салават.

— Я убью Айтугана, — ответил Кинзя решительно.

— Зачем убивать? Он прав.

— Как прав?

— Разве можно губить деревню и воинов за одного Салавата?

— Ты говоришь, будто тебе не в привычку война, — гневно обрезал Кинзя. — Сколько человек ты убил? Сколько человек ты послал на смерть? Неужто отдашься солдатам?! Сам на смерть пойдёшь, как баран?!

— Чудак ты, мешок. Разве на войне были битвы за Салавата? За свободу, за Башкирию я убью ещё тысячу, а за Салавата даже ты, даже лучший друг, не должен пропасть… Война кончена, дорогой тургек. Понимаешь ты, пузырь бычий, прошла война… Брось оружие и спасайся…

— А ты? — в голосе Кинзи была тревога.

— Я тоже бегу… Я побегу к киргизам… У меня много денег, ты знаешь где. Ты бери, когда надо. Я захвачу только из крайней борти. Киргизы любят деньги.

— Один побежишь?

— Не знаю… Один… Прощай.

— Ты когда же бежишь? Жеребец не кормлен. Надо дать ему овса.

— Дай овса… Я сейчас схожу в лес за деньгами на лыжах, к вечеру вернусь, а ночью поедем в разные стороны. Пока покорми коней.

Салават в темноте стал искать ружьё.

* * *

Когда меткие стрелы сразят самку и неокрепшего телёнка, от охотничьей своры в глубь снегов, в глубь лесов уходит сохатый. Остановится с сердцем, готовым к битве, услышав хруст сучьев, — нет, то не люди, это вороны передрались и обрушили сверху сухой морозный хворост или рысь промчалась по деревьям, играя с самцом.

Так уходил в леса Салават. Лыжи ходко скользили. Он был разбит и бежал в изгнание. В тишине леса за шорохом лыж ему послышался хруст сучьев… Человек или зверь?.. Прервав свой бег, он удержал дыхание… Сучья затрещали громче… Послышалась досадливая русская брань, фыркнул конь…

«Врёшь, верхом не догонишь!» — усмехнулся Салават, и лыжи его быстрей заскользили.

Преследующие не видали Салавата. Салават не видал их. В молчаливой и оттого ещё более страшной тревоге велась погоня.

«Только бы добраться до спуска, — думал Салават, — там я полечу, как птица. Шалишь, солдат, там тебе не догнать Салавата: конь увязнет в снегу, а лыжи все так же гладко будут скользить».