Салат из креветок с убийством - [6]

— Возможно, — уклончиво сказал Беркович. — У Бокштейна были другие враги?

— Саша Зильберман, — подумав, назвал имя журналист. — Но это другая история. Романтическая. Не знаю, имею ли я право…

— Господин Брук, — усмехнулся Беркович, — о том, что Бокштейн пытался увести у Зильбермана любимую жену, я читал в вашей статье от… — инспектор заглянул в лежавшее перед ним досье, — от двенадцатого марта. Это было в рубрике “Сплетни от Амоса Берна”. Амос Берн — ваш псевдоним, вы не станете отрицать?

— Мой. Значит, вы и это знаете.

— От вас. С госпожой Зильберман я еще не беседовал. А ее муж утверждает, что в тот вечер и близко не приближался к Бокштейну.

— Не приближался, — подтвердил Брук. — А причина понятна: боялся, что, если Бокштейн с ним заговорит, то драка окажется неизбежной.

— Драка — не убийство, — заметил старший инспектор.

— Я не утверждаю, что Зильберман хотел Бокштейна убить, — пожал плечами журналист. — Да и не мог он этого сделать при всем желании. Ходил весь вечер по залу с сумочкой через плечо… А вот Познер…

— Что Познер? — переспросил Беркович минуту спустя, потому что журналист неожиданно замолчал.

— Нет, это, пожалуй, слишком, — сказал Брук, покачав головой. — Еще привлечет меня к суду за клевету. Познер такой, с него станется…

— Я не стану использовать полученные от вас сведения, — объяснил инспектор, — если они не имеют отношения к убийству.

— Ну, если так… Понимаете, я слышал — не стану называть источник, — что Познер купил в Москве квартиру в центре, а денег у него нет, он ведь не работает, живет на пособие от Института национального страхования. Так на какие шиши? И почему в Москве, а не в Тель-Авиве?

— Думаете, тоже позарился на кассу землячества? Но ведь у него, в отличие от председателя, не было права подписи? Как он мог заполучить нужную сумму?

— Элементарно! Попросил Бокштейна дать взаймы — насколько я знаю, в землячестве это практикуется. Краткосрочные ссуды. Бокштейн деньги выдал, а вернуть их Познер не мог. А может, и не собирался.

— И решил убить Бокштейна, чтобы списать долг? — с сомнением сказал Беркович. — Не убедительно.

— Я и не утверждаю, — насупился журналист. — Просто вы спросили…

— Да, я понимаю. Давайте вернемся в тот вечер. Вспомните, что делал Бокштейн после того, как вы закончили разговор.

По словам журналиста, Бокштейн перешел к группе своих бывших земляков, стоявшей у столика с закусками. В отличие от Брука, эти люди оказались куда менее наблюдательными. Их было четверо, и Беркович вызвал к себе всех. Мог и не вызывать — толка от их показаний оказалось немного. Один утверждал, что Исак пил из бокала, другой — что Исак из бокала не пил, третий — что Исак взял со стола бутерброд и съел, четвертый — что Исак стоял к столу спиной и ничего на столе не трогал.

Мог кто-то из четверых бросить в бокал яд? Нет, не мог — уж это было бы замечено. И к тому же, не было в бокале яда в нужной концентрации! Заколдованный круг.

После трагедии пошли вторые сутки, допросы свидетелей Беркович закончил, но ему хотелось еще раз поговорить с официантами, и он отправился в “Шератон”. Оба — Гилад и Орен — работали, обслуживали встречу болельщиков “Маккаби”, проходившую в банкетном зале, огромном, как футбольное поле, на котором игроки тель-авивской команды показывали свое мастерство. Людей здесь было раз в десять больше, чем на вчерашней вечеринке. Работали восемь официантов, и Берковичу удалось отловить Гилада с Ореном, когда они начали разносить салаты.

— Извините, старший инспектор, — сказал Гилад, — вы видите, у нас совершенно нет времени разговаривать.

— Я вас надолго не задержу, — торопливо сказал Беркович. — Я прекрасно знаю, что официанты — люди наблюдательные, любое происшествие будет замечено.

— Спасибо за комплимент, — сказал Орен. — Но обо всем, что видел, я рассказал еще вчера.

— Да, конечно. Но все-таки… Важна любая мелочь. Представьте, как это происходило, вспомните… Гилад, вы разносили закуски и могли видеть, как Бокштейн брал бокал с подноса вашего коллеги.

— Нет, не видел, — огорченно сказал Гилад. — И вчера я об этом уже говорил.

— А потом? Может, потом Бокштейн попадал в поле вашего зрения?

— Может быть, — нетерпеливо сказал Гилад, — но я же не знал, что он скоро умрет, и за ним нужно следить. Я просто не обращал внимания.

— И вы, Игаль?

— Знаете, инспектор, — задумчиво сказал Орен, — со вчерашнего вечера мне не дает покоя… Я действительно обратил внимание на одну мелочь. Немного странную…

— Какую?

— Не помню, в том-то и дело! Мелькнуло что-то, я тогда подумал: “Вот странно”. И тут же забыл, работы было много. Потом, уже после разговора с вами, пытался вспомнить — и без толку. Знаете, как это бывает…

— Знаю, — вздохнул Беркович. — Давайте попробуем вместе. Что-то связанное с Бокштейном?

— Нет, на Бокштейна я тогда не обращал внимания — как и Гилад. Всех ведь не упомнишь. Нет, что-то другое…

— Что-то с коктейлями?

— Нет, пожалуй, не с коктейлями. Я держал поднос и прекрасно видел бокалы и руки, которые к ним тянулись. Нет, другое. Может, все это на самом деле ерунда и не имеет никакого отношения…

— Какой-то человек делал что-то странное?