Саламина - [6]

Несомненно, в радостный день их отъезда очаровательный вид Регины наполнял душу Троллемана гордостью. Он был еще более, насколько это только возможно, вызывающе напыщен, расхаживая на своих смешных кривых ногах и распоряжаясь посадкой на лодку, как маленький адмирал. Наконец лодка отплыла, и грязной, обтрепанной, дружелюбной толпе, махавшей им на прощание, должно быть, казалось, что это день торжества Регины. Так оно и было.

По-настоящему Троллеман не привык к важной роли, которую разыгрывал в качестве хозяина дома. На борту лодки под влиянием обстановки и в силу давнишней привычки он стал работать. Вскоре, занявшись двигателем, он стал таким же грязным, как и его команда. Машинально хозяин начал прислуживать своей прелестной пассажирке, поддерживая праздность, к которой ее обязывала парадная одежда. Это так отвечало собственному настроению Регины, что она не задумываясь принимала его услуги; в этот день они оба с одинаковым почтением относились к ее одежде. Цель украшений — возбудить любовь, но на этот раз украшения далеко вышли за рамки своего назначения и изменили его: желание мужчины перешло в почитание, а женщины — в боязливую заботу о могущем испортиться плюше и хрупких бусах. Отправившись в поездку, которая по стечению всех обстоятельств должна была бы стать их медовым месяцем, Троллеман и Регина оказались еще более безнадежно далекими друг другу. Около полуночи лодка стала на якорь в тихой бухте. Когда прибрали палубу и команда улеглась спать на рундуках моторного кокпита, одинокий мужчина, Троллеман, сидел в задумчивости, покуривая на ночь трубку, в то время как его милая спала внизу в каюте.

На следующий день они посетили летнее стойбище. Задолго до того, как стали видны палатки, путешественники могли различить множество резко выделявшихся на фоне неба фигурок, которые быстро бежали по гребням холмов, торопясь встретить лодку. Фигурки добрались до мыса и остановились в ожидании. Затем, когда лодка приблизилась, они бегом спустились с холма и последовали за лодкой, карабкаясь по каменистому берегу, радостно приветствуя ее.

Стойбище состояло из трех или четырех палаток и двух дерновых домиков. Оно напоминало, насколько это возможно вообще для остатков прошлого на западном берегу Гренландии, о временах, предшествовавших приходу христианства. Палатки из шкур, две большие «женские лодки», вытащенные на берег и перевернутые вверх дном, чтобы можно было спать под ними. Местность такая же, как и везде: низкие безлесные волнистые холмы, карликовый кустарник и трава, скудная почва, всюду выходящие на поверхность каменные уступы. Унылый, однообразный и величественный вид.

Пока люди толпами отправлялись на холмы, чтобы увидеть лодку, пока они стояли на берегу, приветствуя посетителей, одна старая женщина, болевшая уже много дней, тихо ушла из жизни. Одинокая странница.

Тем временем Регина села в лодку, готовясь высадиться на берег. Гребцы подвели лодку к борту моторки, вытерли насухо сиденье и, оказывая всяческие знаки внимания, помогли войти в нее несколько неловкой, стесненной своей одеждой девушке. Троллеман, умытый, чисто одетый, гордо стоял рядом с ней. Они достигли берега. Гребцы вошли в воду, вытащили лодку на сушу; Регина и Троллеман перебрались на берег. И пока Регина стояла, окруженная своими соотечественниками, пялящими на нее глаза и хором требующими новостей, веселого начальника торгового пункта повели в дом.

Троллеман низко нагнулся и почти ползком, на ощупь протиснулся в темный, как могила, проход. Что впереди? Рука его натолкнулась на шероховатую жирную поверхность, должно быть дверь. Не найдя щеколды, Троллеман толкнул дверь: она отлетела, как будто развалившись на куски, и открыла перед ним низкое, слабо освещенное помещение. Это было нечто вроде четырехугольной земляной пещеры с грязным полом, грязными стенами, с крышей из дерна, поддерживаемой прогибающимися жердями. Слабый свет проникал через оконце, затянутое пузырем. Две женщины встали при входе Троллемана, предложили ему сесть на ящик. Половину маленькой комнаты занимали спальные нары. На нарах в беспорядке валялась грязная перина, из-под нее виднелись голова и плечи старой женщины. Желтая кожа туго обтягивала широкие кости лица, глаза были закрыты. Она лежала безжизненно, как мертвая.

Следом за Троллеманом вошло много народу; помещение заполнилось до отказа. Все стояли, выжидающе глядя на Троллемана. Ему ниспослана большая уверенность в себе; внимание посторонних не смущало, а подбадривало его. Он встал и приблизился к смертному ложу. Откинув одеяло, высвободил из-под него руку, взял эту безжизненную руку в свою. Немного подняв рукав, нащупал пульс. Так Троллеман стоял долго, и в доме не слышно было ни звука, кроме тихого покашливания. Он отпустил руку, и она тяжело упала на перину. Повернувшись к людям, Троллеман торжественно и медленно покачал головой.

К этому времени все уже вошли в дом; в маленьком помещении теснилась густая толпа. В дверях стоял человек из команды моторной лодки. Троллеман обратился к нему, пользуясь знаками и немногими известными ему эскимосскими словами. Речь его была чудовищна, бессмысленна, но никто не смеялся. Видимо, он хотел послать человека за какой-то коробкой на лодке. Пытаясь описать коробку, он совершенно некстати употребил слово