Салам тебе, Далгат! - [4]

– Вай, Далгат! Где был? Что такой помятый? Как мама? Заходи, сейчас хинкал будет.

На стене комнаты, под лепным потолком, висел ковер с вытканным портретом имама Шамиля в папахе. Под ним, на диване, обложенном декоративными подушками, сидел тяжелобровый Арип, старший брат Хаджика. На голове Арипа красовалась темно-синяя тюбетейка, вышитая золотом.

– Где тебе футболку растянули? – спросил он, здороваясь с Далгатом.

– А, здесь, приставать начали у вашего дома. Хаджик мне помог.

– Куда он поехал снова?

– По городу, говорит, прокатится.

– В ад он прокатится, – хмыкнул Арип, – сколько я ему говорю, не езди с этими шакалами, а он хай-хуй поднимет и едет на движения… Ты, Далгат, не начал еще молиться?

Далгат тяжело вздохнул:

– Я же тебе говорил…

– Ты сюда слушай, я тебе всю дорогу говорю, чтобы ты молиться стал, ты че меня не чувствуешь? – нагнулся к нему Арип. – Вот ты этих аташек видел у ворот? Хажи, машалла́[13], траву не пробует, а то я его поломаю. А эти ослы мажут, или просто сидят, бакланяться, или к девушкам пристают полуголым. Куда катится этот кяфирский мир, скажи? Клубы здесь понастроили, дискотеки, женщины посмотри, как ходят! Это что такое? Если бы у нас шариат был, этого наджаса[14]бы не было здесь, скажи?

– Бесполезно с тобой говорить, Арип.

– Мой долг тебя наставить. Совершающий получает вознаграждение, оставляющий получает наказание. Из одного хадиса мы знаем, что человек будет семьдесят лет лететь ко дну ада лишь за одно неправильное слово, а что говорить за наказание про дела?

– Я не верю в сказки про Пророка, – сказал Далгат.

– А ты знаешь, что было с одним мужчиной, который был коммунистом, а потом поверил? Он очень молиться стал, его все мавлиды петь звали. Он очень хорошо мавлиды пел. И, раз, один день ему говорят: ле, у нас родственник умер, приезжай в Буйнакск на мавлид. А другие говорят нашему сыну сунат[15] сделали, приезжай в Дербент на мавлид. И он, это, в один день был одновременно и в Буйнакске, и в Дербенте.

– А как узнали?

– Как узнали… Друг другу звонят: салам – салам. Один говорит: у нас тут в Буйнакске Надыр зикр читает, а другой говорит: нет, у нас он, в Дербенте… Клянусь! – говорил Арип. – А про имя Аллаха на помидорах знаешь?

– Нет.

Арип достал свой распашной мобильный и, чем-то щелкнув, показал Далгату экран, на котором крупным планом изображался помидор без кожуры. Белые прожилки на помидоре изгибались в некое подобие арабской вязи.

– Видишь? – сказал Арип, торжествуя. – Здесь написано «Аллах». Этот помидор у праведных людей вырос.

– Фотошоп, – бросил Далгат.

– Какой фотошоп! – взвился Арип, вынырнув из спокойствия. – Я тебе говорю, настоящие помидоры, ле! А про человека, который молитвы слышал, знаешь?

Далгат махнул рукой.

– Нет, слушай, мы знаем, что все – и животные, и растения – каждый день воздают хвалу Всевышнему, и этот человек, моего друга земляк он, стал слышать, как животные и растения говорят «Лаиллаhаиллалаh»[16]. Он спать не мог, же есть, и поехал к Саиду Апанди в Чиркей, и тот ему сказал, что это великий дар. Но он попросил Апанди снять этот дар… Много доказательств есть. Тот американец-космонавт, который в космосе был, он азан слышал. Все это знают!

– Арип, дураки говорят, а ты веришь…

– Ты Камиля знаешь с Изберга?

– Знаю, и что?

– Вот он дурак. Из-за таких, как он, ислам не любят. Он за джихад говорит, только всё неправильно. Фетвы[17] мне по аське присылал. Я ему говорю: ле, Камиль, вставай на верный путь, ты что? Не послушал он никого, в лес ушел. Все грехи, говорит, сауны, взятки, туда-сюда, от России, надо шариат сделать и неверных убивать.

– Ты тоже так думаешь? – спросил Далгат.

– Про шариат они правильно говорят, но с Россией надо быть, харам[18]от нашей верхушки идет. Верхушку надо поменять. Одну нацию поставят, же есть, и начинают воровать от души. А если голову отрубать за каждую взятку, не брали бы.

– Вот ты их поучи сначала морали, – сказал Далгат, – или они лучше меня, раз намаз делают и в хадж за товаром ездят?

– По ним не суди! Если какие-то мануфики намаз делают, потом грабят, это не значит, что ты не должен намаз делать. К шейху сходи, он тебе все объяснит.

– А Камиля что к шейху не послал?

– Камиль уже всё, пропал он. Ничего не читал по исламу, ничего не знал, только всех кяфирами обзывал. У них в семье копейки тоже не было, они за сестру в вуз на лапу всем тухумом[19] собирали. Вот он стал вахов слушать. А вахи – они же не истинные моджахеды, у них ислам неправильный. За то, что невинных людей убиваешь, в рай не попадешь. Вот таких, как Камиль, молодых, на смерть ведут. Это Америка им деньги дает, чтобы они наших пацанов убивали и против России войну делали! Они шейхов отрицают, мавлиды, святые места, устазов[20]… Только чужими руками убивать хотят!

– Войска бы только не пришли сюда, – сказал Далгат.

– Вай, не говори! Еще хуже будет! – воскликнул Арип. – Отвечаю, каша будет здесь! КТО[21] знаешь, как у нас проходит? Раз Осман звонит мне, типа приезжай на Батырая, такой базар здесь. А пробки же есть же, я ехать не успеваю, кричу ему, типа, че тама, че тама. Осман говорит, здесь в квартире, говорит, операция была, никого не разогнали, трупы при всех вынесли, машины стоят, кругом хай-хуй, людей полно. Тела боевиков на улице лежат. Один вах еще жив был, сразу его автоматом сделали, спецназ трупы добил, потом начал народ разгонять. По машинам бьют, на людей наезжают. У Османа друга вмятина осталась на капоте. Че за беспредел, скажи? Одного хотя бы ваха оставили бы, им что, информация не нужна, что ли? Народ че заранее не убрали оттудова? Хампец нам будет, если этому спецназу волю дать, отвечаю.