Саладин. Победитель крестоносцев - [2]

Султан Саладин не уступал в храбрости своим противникам. Баха ад-Дин утверждает: «Султан был храбрейшим из храбрых; его отличали сила духа, мужественный характер и бесстрашие. Я видел, как он первым шел на бой с франками, к которым каждую минуту прибывали все новые и новые подкрепления, и это зрелище (вид этой опасности) лишь укрепляло его мужество и выдержку. Однажды вечером к берегу причалили более семидесяти вражеских кораблей; для того чтобы подсчитать их количество, мне потребовалось все время между молитвой аср 27 и молитвой магриб (время асра наступает, когда длина тени предмета сравнивается с его ростом плюс длина его тени в полдень. Молитвы магриб начинаются спустя несколько минут после захода солнца. — Прим. авт.); однако их появление лишь укрепило его дух. Другой случай был тогда, когда с наступлением сезона дождей он распустил войско и с малочисленным отрядом оказался перед лицом крупного вражеского скопления. В день, когда был заключен мир, Балиан ибн Барзан, один из главных прибрежных властителей, сидел напротив султана, и я спросил у него, какова была численность их войск. Переводчик передал мне такой ответ: “Когда повелитель Сидона (один из их предводителей и разумных среди них) и я покидали Тир, чтобы присоединиться к нашей армии (осаждавшей Акру), мы видели их с вершины холма и попытались приблизительно оценить их численность. Повелитель Сидона сказал, что их пятьсот тысяч; я сказал — шестьсот тысяч”. Тогда я спросил, каковы были их потери, и он ответил: “Почти сто тысяч на поле боя; и лишь Господу известно, сколько погибло от болезней и сколько утонуло”. И из всего этого великого множества лишь малое число вернулось на родину.

Когда мы постепенно окружали врага, султан настоял на том, чтобы один или два раза в день разведчики осматривали, что творится рядом с их армией. В разгар сражения он имел обыкновение проезжать между двумя линиями сражения, сопровождаемый молодым слугой, который вел его коня. Он проезжал вдоль линии своего войска от правого крыла до левого, проводя смотр своим отрядам, вдохновляя их на битву и расставляя их на тех позициях, которые он считал наиболее благоприятными, позволяющими господствовать на поле боя или же наступать на врага. Однажды, находясь между двумя армиями, он велел, чтобы ему прочли некоторые хадисы. Это — факт. Я сказал ему, что хадисы можно читать в любых имеющих почетное значение местах, однако не было случая, чтобы их читали между двумя армиями. Я добавил, что если моему покровителю угодно, чтобы про него рассказывали такое, то все в порядке. Он выслушал меня. Принесли фолиант, и кто-то из присутствовавших, знавший эту книгу, начал читать ему из нее. Мы же оставались в седлах, иногда проезжая то вперед, то назад, иногда останавливаясь, но при этом все время находились между двумя армиями.

Я ни разу не слышал, чтобы он выражал тревогу по поводу численности или силы врага. Занятый своими мыслями, он выслушивал все планы и бесстрастно обсуждал все их (потенциальные) преимущества, никогда не теряя самообладания. Даже тогда, когда мусульманская армия была почти разгромлена в великой битве на равнине Акры, когда даже войска центра обратились в бегство, побросав барабаны и знамена, он продолжал удерживать занятые позиции, хотя рядом с ним оставалась всего лишь горстка сторонников. Наконец ему удалось добраться до возвышенности, и там он собрал своих людей. Его упреки повергли их в такой стыд, что они вернулись вместе с ним, чтобы сражаться дальше. В конце концов победа досталась мусульманам, а враг потерял свыше семи тысяч убитыми, в том числе пешими и конными. Султан продолжал сражаться, но в конце концов, видя силу врага и слабость мусульман, он прислушался к предложениям своих противников и согласился на перемирие. Дело в том, что они очень устали и понесли бо́льшие потери, чем мы. Однако они ожидали прибытия подкрепления, тогда как нам не приходилось надеяться на него. Поэтому нам было выгодно заключить это перемирие. Это стало понятно, когда судьба явила то, что она приготовила для нас. В тот период султан очень часто страдал от ужасной боли; однако, несмотря на это, он не покидал поле боя. Каждая армия видела костры противника; мы слышали звон их колоколов (накус), а они — наши призывы на молитву. Такое положение продолжалось в течение определенного времени, и все завершилось благополучно…

Все его мысли были поглощены тем, как проявить усердие на пути Аллаха; все помыслы были связаны с его воинами. Он выказывал всяческое почтение к тем, кто говорил об усердии на пути Аллаха, и вдохновлял народ на это. Желание сражаться на пути Аллаха с иноземными захватчиками вынудило его расстаться с семьей, детьми, родиной, местом, где он жил, со всем, что у него было. Отказавшись от всех этих земных радостей, он довольствовался жизнью под сенью шатра, где сквозило из всех щелей. Однажды, когда он находился на равнине Акры, ночью подул очень сильный ветер, который обрушил на него шатер, и он бы неминуемо погиб, если бы при этом не находился в алькове».

Тут надо сказать, что не приходится сомневаться в личной храбрости Саладина. Но бросается в глаза, что ни один из источников, даже благоговейно настроенных по отношению к нему, не свидетельствует о том, что ему довелось когда-либо лично участвовать в рукопашных схватках и своей рукой убить или ранить кого-либо из врагов (собственноручное убийство взятого в плен Рено де Шатийона, разумеется, не в счет). Этим он принципиально отличался от своего главного противника среди крестоносцев — английского короля Ричарда Львиное Сердце, который лично убил десятки, если не сотни врагов. Непосредственно в боях Саладин мог участвовать только в молодости, во время походов в Египет под началом своего дяди Ширкуха. Однако о такого рода фактах история умалчивает. Не исключено, что дядя берег племянника и не допускал его до непосредственных схваток с неприятелем. В последней войне с крестоносцами Саладин, судя по всему, несколько раз оказывался в первых рядах, ободряя воинов, дрогнувших под натиском неприятеля. Он также собирал вокруг себя воинов, чтобы вновь двинуть их в бой. Однако нет никаких свидетельств, что султан лично участвовал в схватках. В пользу того, что ему не доводилось рубиться с врагами или оказываться от них на расстоянии эффективного арбалетного выстрела, говорит и тот факт, что Саладин ни разу не был ранен. В целом его поведение соответствовало азиатской, а не европейской традиции поведения полководцев того времени.