Саладин - [90]

Было бы, наверное, очень красиво, если бы Салах ад-Дин, растрогавшись, сделал поистине царский жест — велел бы проводить этого старца до Иерусалима и дать ему преклонить колена в этом храме. Но воздавая дань благородству Салах ад-Дина, не стоит его и переоценивать. Он и в самом деле был тронут силой религиозного чувства этого человека и потому приказал… выдать ему лошадь, чтобы тот смог добраться до лагеря крестоносцев.

Сразу же после этого младшие сыновья султана попросили разрешить им лично отсечь головы другим пленникам, но Салах ад-Дин запретил им это. На недоумение Баха ад-Дина, через которого они передали эту просьбу, Салах ад-Дин ответил: «Нельзя, чтобы они с младых ногтей привыкали проливать кровь и смеяться при этом, ибо они пока еще не познали разницу между мусульманином и неверным».

Эти строки писались в 2015 году — когда организация «Исламское государство» едва ли не ежедневно казнила своих пленников путем обезглавливания, нередко привлекая к этой казни подростков, подчас еще детей. Было бы неплохо, если бы боевикам ИГ при этих казнях кто-нибудь напомнил слова Салах ад-Дина — ведь он является их кумиром, а одной из программных целей ИГ провозглашается восстановление его халифата. Салах ад-Дин, безусловно, выступает в вышеописанной сцене как гуманист, но обратите внимание, как он мотивирует свой отказ — нежеланием приучать своих сыновей к излишней жестокости, но не к жестокости вообще; его позиция, отражающая его мировоззрение и мироощущение, как всегда, «погранична».

Из самой же этой сцены следует, что отсечение голов «неверным» в его время было обычной практикой. Салах ад-Дин, как уже рассказывалось, не раз прибегал к этому виду казни, но при этом, правда, неизвестно ни одного случая, когда он казнил бы совершенно невинного человека.

Отсечение головы «неверным» на самом деле во все времена считалось в исламе едва ли не доблестью, и начало это было положено еще основателем этой религии пророком Мухаммедом, когда он отсек головы шестистам евреям (по другим данным, было 900 жертв), отказавшимся признать его «истинным и последним пророком».

Так что вопрос о том, были ли милосердие и благородство Салах ад-Дина прямым следствием того, что он являлся истовым, «настоящим» мусульманином, или, наоборот, свойственные ему от природы сострадание и милосердие проявлялись вопреки догмам исповедуемой им религии, остается открытым.

Не дает однозначного ответа на него и произошедшая в те дни под Акко знаменитая «история о младенце», которую Баха ад-Дин приводит в своей книге дважды в качестве доказательства особого мягкосердечия Салах ад-Дина:

«В войске мусульман было несколько лазутчиков, в задачу которых входило похищение людей из лагеря противника. Во время одной из ночных вылазок они захватили трехмесячного младенца и принесли его в шатер султана, так как существовало правило, по которому они обязаны были доставлять все взятое у врага к повелителю, и тот своей властью отдавал это в их руки.

Мать ребенка, обнаружив его исчезновение, всю ночь провела в рыданиях и стенаниях, повсюду ища помощи. Когда франкские командиры узнали о случившемся, они сказали этой женщине: «Султан очень сострадателен; мы позволим тебе покинуть лагерь и отправиться к нему, чтобы попросить вернуть твоего ребенка; он обязательно отдаст его тебе». После этого она вышла из неприятельского лагеря, направилась к (мусульманскому) авангарду и рассказала свою историю. Мусульмане доставили ее к султану, который в это время сидел в седле, сопровождаемый свитой, в число которой входил и я. Женщина распростерлась на земле перед султаном и стала плакать и стонать. Узнав о причине ее горя, султан был растроган до слез и велел принести ребенка. Когда ему сообщили, что ребенка продали на базаре, он приказал возместить покупателю его стоимость и забрать дитя. Он оставался на месте до тех пор, пока ребенка не принесли и не отдали несчастной матери, которая, заливаясь слезами, прижала его к своей груди. Это было столь трогательное зрелище, что все присутствовавшие расчувствовались до слез. По приказу султана женщину и ее дитя посадили на кобылу и доставили во вражеский лагерь. Вот еще один пример нежности, которая была характерна для султана в отношении ко всему роду человеческому. Великий Аллах, сотворивший его милостивым, даруй ему щедрую долю Твоего милосердия и Твоего величия и любви к людям! Даже его враги свидетельствовали о его доброте и мягкосердечии, о чем говорят нижеследующие поэтические строки:

За доброту его и враг восславил,

Со справедливостью он всеми правил»

(Ч. 2. Гл. 99. С. 260).

* * *

С середины весны события вновь стали развиваться по уже знакомому сценарию. Как только обсохли дороги и возобновилось нормальное судоходство, к Салах ад-Дину по суше, а к крестоносцам по морю стало подтягиваться подкрепление. Как следствие, обе армии значительно усилились и теперь жили в предвкушении новых схваток.

20 апреля 1191 года в стан крестоносцев, наконец, прибыл французский король Филипп II Август (1165–1233). Его армия разместилась на шести кораблях, груженных вдобавок лошадьми и провизией. Вслед за Филиппом Августом со своими воинами прибыл Филипп I Эльзасский, граф Фландрии, слывший бесстрашным и умным воином. Понятно, что появление двух Филиппов вызвало ликование в стане крестоносцев, почувствовавших, что теперь у них вполне достаточно сил для решительного штурма Акко.