Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее - [20]

Я кое-как побрился и собрался уже спускаться вниз. Вдруг дверь напротив отворилась, и в коридорчик вышел Игорь Васильевич Курчатов в сопровождении своих “секретарей” – так назывались в нашей жизни офицеры личной охраны; в то время “секретари” были у Курчатова и Харитона, в 1954–1957 годах также у меня, какое-то очень короткое время – у Зельдовича. (Это были сотрудники специального отдела ГБ в довольно высоких званиях; И. В. обращался к ним на “ты” и часто давал различные поручения; они уважали его в высшей степени, может даже любили.) Игорь Васильевич приветствовал меня на ходу:

– А, москвич приехал, привет!

И со своей “свитой” прошел к поданному ему “ЗИСу”. За мной вскоре подъехал Зельдович и повез меня в теоротдел, знакомиться с работами и сотрудниками. Но до этого он сказал мне несколько слов наедине. Приезд И. В. и другого начальства (вскоре я увидел их всех в “генералке”) связан с предстоящим испытанием атомного “изделия”[22](так мы называли атомные и термоядерные заряды, экспериментальные и серийные).

После слов Зельдовича о предстоящем испытании мне стали понятны смысл и напряженное значение реплик, которыми при встрече обменялся Ванников с начальником объекта:

– Он здесь?

– Да.

– Где?

– В хранилище.

(Далее колоритное название места, которое я опускаю.)

Речь в этих репликах шла о заряде из делящегося металла (плутония или урана-235), вероятно, недавно привезенного на объект с завода, на котором его сделали. Потом Зельдович мне сказал, что, глядя на эти заурядные на вид куски металла, он не может отделаться от ощущения, что в каждом грамме их “запрессованы” многие человеческие жизни (он имел в виду зеков – заключенных урановых рудников и объектов – и будущие жертвы атомной войны)…

В следующем году я был переведен на объект уже не в качестве “визитера”, а на постоянную работу, и прожил в нем около 18 лет, иногда с семьей, иногда один».

БА:

Ядерный заряд (две плутониевые полусферы диаметром около десяти сантиметров) был доставлен литерным поездом в Саров (База 112, КБ-11, Арзамас-16) с уральского комбината «Маяк» («Челябинск-40», г. Озерск), тогда как сама бомба собиралась в Сарове и представляла собой конструкцию, состоящую из нескольких слоев обычной взрывчатки примерно 1,5 метра в диаметре, ядерного заряда в центре и системы автоматики подрыва заряда.

Сахаров:

«В теоротделе все обступили нас, поглядывая на меня с явным любопытством. Зельдович представил мне своих немногочисленных тогда сотрудников: Давида Альбертовича Франка-Каменецкого, Виктора Юлиановича Гаврилова, Николая Александровича Дмитриева и Ре-векку Израилевну Израилеву.

– А вот это, – сказал Зельдович, указывая на двух сидящих за одним столом молодых людей, деловито размечавших в большом альбоме какие-то графики, – наши капитаны.

В одном из капитанов я с удивлением узнал своего однокурсника Женю Забабахина, с которым мы расстались в июле 1941 года на комиссии Военно-Воздушной Академии. Окончив ее, он защитил диссертацию, которая попала на отзыв к Зельдовичу; в результате он оказался на объекте и с большой изобретательностью применял свои познания в газодинамике. По окончании Академии ему было присвоено воинское звание капитана (поэтому Я. Б. употребил это слово). Второго капитана тоже звали Женя, его фамилия была Негин.

Самым старшим из сотрудников был Давид Альбертович – и он же самым увлекающимся. Его идеи часто были очень ценными – простыми и важными, а иногда – неверными, но Д. А. обычно быстро соглашался с критикой и тут же выдвигал новые идеи. Может, сильней, чем кто-либо, Д. А. вносил в работу и жизнь теоротдельцев дух товарищества, стремления к ясности в делах и жизни. Когда кончился “героический” период работы объекта, он “заскучал”, вернулся к своим прежним увлечениям астрофизикой (тут я от него кое-что почерпнул).

Самым молодым был Коля (Николай Александрович) Дмитриев, необычайно талантливый; в то время он “с ходу” делал одну за другой блестящие работы, в которых проявлялся его математический талант. Зельдович говорил:

– У Коли – может, единственного среди нас – искра Божия. Можно подумать, что Коля такой тихий, скромный мальчик. Но на самом деле мы все трепещем перед ним, как перед высшим судией…

Очень мне нравился другой сотрудник – Виктор Юлианович Гаврилов (к слову, совершенно влюбленный в Колю)».

БА:

АДС подробно пишет о непростой судьбе В. Ю. Гаврилова, об аварии, из-за которой Гаврилову пришлось уйти с объекта, об их дальнейших дружеских отношениях: «В трудные дни болезни и смерти Клавы Виктор Юлианович был одним из тех, кто оказал мне наибольшую поддержку».

Авария на установке ФИКОБЫН (физический котел на быстрых нейтронах), за которую отвечал Гаврилов, была аналогична аварии в Лос-Аламосской лаборатории в 1945 г., когда молодой сотрудник, проводя опыты с двумя деталями делящегося материала, случайно сблизил их и предотвратил атомный взрыв, разведя их руками. Через семь дней он умер. Этой трагедии посвящена повесть Декстера Мастерса “The Accident”. Как пишет Сахаров: «Судя по повести, тогда в США действовали еще более отчаянно, чем у нас». В Арзамасе-16 тогда, к счастью, никто не погиб, но Гаврилова с объекта удалили, хотя он продолжил работать в системе ПГУ.