Сахара - [139]

– Кто бы ни был этот художник, – пробормотал Питт в изумлении, – но нарисовал он человека, поразительно похожего на Авраама Линкольна.

42

Проведенный в прохладной пещере день восстановил силы Питта и Джордино настолько, что они смогли предпринять еще одну попытку преодолеть по обнаженной и враждебной земле оставшееся до Транссахарской магистрали расстояние. Соображения и догадки по поводу легендарного броненосца были временно отложены, поскольку все их помыслы были обращены на подготовку к предстоящему им этой ночью тяжкому испытанию.

Далеко за полдень Питт вышел из пещеры под беспощадное солнце и установил свою трубу для очередного определения направления. Всего лишь несколько минут провел он в этой открытой духовке, но успел почувствовать себя оплывшей восковой свечой. Он наметил большую скалу, торчащую на горизонте километрах в пяти прямо на восток, как цель, до которой предстояло добраться за первый час пути.

Возвратившись обратно в холодный комфорт пещеры с настенными росписями, Питт изо всех сил старался не выказывать ни усталости, ни слабости. Но тяжесть его состояния словно в зеркале отражалась в запавших глазах Джордино, в грязной одежде его друга, посеревших от пыли волосах и особенно – во взгляде того, кто дошел до края своего терпения.

Друзья прошли вместе через несчетное количество опасностей, требующих выдержки, но еще никогда Питт не видел в глазах Джордино выражения покорности. Джордино по сути своей был прагматиком. Он встречал любые огорчения и удары лицом к лицу, с характерной для него прямотой и стойкостью. В отличие от Питта он не мог воспользоваться силой воображения, чтобы отогнать мысли о жажде и боли, пронзающей тело, молящее о ниспослании хотя бы капли воды и пищи. Он не мог отвлечь себя от видений сказочного мира, и его мучения и отчаяние усиливались видениями плавательных бассейнов, немыслимых тропических напитков и бесконечной череды буфетных стоек, уставленных деликатесами.

Питт понимал, что эта ночь может стать последней. Если в этой смертельной игре их не убьет пустыня, им придется удвоить усилия в попытке выжить. Еще двадцать четыре часа без воды могут их доконать. Просто не будет сил двигаться дальше. Он позволил Джордино отдохнуть еще час, прежде чем разбудить его от глубокого сна.

– Надо выходить сейчас, если хотим хоть сколько-нибудь пройти до следующего рассвета.

Джордино с трудом приоткрыл глаза и попытался сесть.

– Почему бы не остаться здесь еще на день, чтобы потом стало легче?

– Слишком много мужчин, женщин и детей надеются, что мы спасемся сами и вернемся спасти их. У нас каждый час на счету.

Напоминания о страдающих женщинах и запуганных детях, оставшихся в золотых рудниках Тебеццы, оказалось достаточно, чтобы Джордино выбрался из тумана сна и тяжело поднялся на ноги. Затем, по настоянию Питта, они несколько минут уделили специальным упражнениям для онемевших мускулов и напряженных конечностей. Бросив прощальный взгляд на изумительные наскальные росписи, особенно на броненосец, они двинулись на восток, держа путь к скале, отмеченной Питтом как ближайший ориентир.

Они знали, что, за исключением нескольких коротких остановок на отдых, они должны идти и идти, пока не добредут до дороги, где на них наткнется какой-нибудь автомобилист, желательно с изрядным запасом воды в багажнике. И что бы ни случилось – иссушающая жара, песок, гонимый ветром, обжигающим кожу, препятствия в пути, – они должны брести, пока не упадут или не встретят помощь.

Раскаленный диск солнца укатился за горизонт, уступив место надменной половинке месяца. Ни единое дуновение ветра не тревожило песок, в пустыне воцарилась мертвая тишина. Пустынный ландшафт, казалось, уходил в бесконечность. Подобно костям динозавра, торчали скалы, все еще испуская волны тепла. Ничто не двигалось в округе, за исключением теней, ползущих и удлиняющихся от скал, подобно призракам, вызванным к жизни угасающим вечерним светом.

Они шли вот уже семь часов, давно миновав скалу, выбранную в качестве ориентира. Хотя ночь шла на убыль, становилось все холоднее. Уставших до изнеможения путников донимала неудержимая дрожь. Резкие перепады температуры вызывали у Питта ощущение, что за день он переживает смену всех четырех времен года: дневная жара – лето, вечер – осень, ночь – зима, утро – весна.

Рельеф местности изменялся так плавно, что Питт не сразу заметил, что камней и обнажении железных руд становилось все меньше, а затем они и вовсе исчезли. Только остановившись на минутку, чтобы взглянуть на звезды над головой и осмотреться, он с удивлением обнаружил, что они уже спустились вниз по склону плато и оказались на плоской равнине, изрезанной многочисленными «вади» – руслами высохших рек или следами давних наводнений.

Их продвижение замедлялось жуткой усталостью; они уже не столько шли, сколько ковыляли, как два инвалида, у которых отобрали костыли. Голод и жажда вкупе с изнеможением превратились в неподъемный груз, который им приходилось тащить на своих плечах. Они брели и брели, чувствуя себя все более несчастными. И все же они медленно продвигались на восток, мобилизуя остатки сил, которые они могли из себя выжать. Но они ослабели уже настолько, что после остановок на отдых с трудом вставали на ноги, чтобы снова начать борьбу.