Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке) - [9]

На торжественной аудиенции шейх Омар поручил меня попечению Хазаза. Отъезд был назначен на 20 марта. Дома я оставил слуг: старого Катрунера, собиравшегося с ближайшим караваном вернуться в Феццан, и Хадж Брека, который должен был его сопровождать. Я поручил им уход за великолепным гнедым жеребцом, полученным мною от шейха Омара в обмен на хотя и очень красивую, но со слабыми легкими пегую лошадь, которая была мне подарена вскоре после приезда. Слугам было велено, когда им представится возможность уехать, предоставить дом и лошадь заботам шерифа Ахмеда.

Утром назначенного дня, попрощавшись с хозяином Ахмедом бен Брахимом, я направился к северным воротам в западном городе в сопровождении Бу Аиши, который надеялся уехать этим летом и обещал взять по дороге под свою защиту обоих слуг; шерифа Ахмеда, в избытке наставлявшего меня добрыми советами, и, наконец, моих слуг.

Неподалеку от ворот меня ожидал Хазаз с одним из своих товарищей, тогда как остальные его спутники отправились вперед. Здесь я не без искреннего волнения, понятного, когда уезжаешь так далеко, доверяясь превратностям судьбы, попрощался со своими друзьями.

Мы двигались по однообразной, поросшей ошаром, равнине в сторону Дауерго, где, несмотря на поздний сезон, застали пруд, наполненный дождевой водой. Мы миновали несколько деревушек и поселений, которые выделялись на фоне мрачной, пустынной местности благодаря красивым деревьям курна; затем проследовали мимо нескольких пересохших мелких озер, засеянных хлопчатником, и после хорошего пятичасового перехода добрались до лагеря ушедших вперед арабов в непосредственной близости от деревни Дамгерим. Местность стала холмистой, а невысокие кусты Calotropis ргосега с блеклой листвой уступили место уродливым на вид акациям и отдельным деревьям хеджлидж с негустой кроной.

Первый день путешествия показался мне не слишком многообещающим. Я прибыл в лагерь с одним лишь канемма Солиманом, а Хадж Хусейн и Хамму ⁹ появились через несколько часов. Первый из них мучился каким-то временным недомоганием, а у второго вновь случился приступ хронической малярии. Бедный Хамму после нашего приезда в Куку беспрерывно страдал от этой болезни, приобретая постепенно, под влиянием патологического изменения состава крови, водянку, и так ослаб, что в данный момент я не мог рассчитывать на его услуги. Я взял его в поездку только потому, что видел, как в Куке он погибает на глазах, и надеялся, что он поправится в здоровом климате пустыни. Его верность равнялась его легкомыслию, глупости и упрямству. Его товарищ Хадж Хусейн, не менее упрямый, был гораздо умнее и энергичнее, хотя и не столь предан и привязан, как тот. Заметив, что состояние Хамму ухудшилось, я предложил обоим, а также Хадж Бреку (ибо сначала они выразили желание оставаться вместе) до моего возвращения совместно прожить на обусловленную сумму, которая будет им выплачена по завершении моего путешествия. Но их в остальном товарищеские отношения не зашли так далеко, и каждый в отдельности потребовал выплаты ему месячного содержания, которое мы установили в четыре талера. При отсутствии денег мне не только пришлось настаивать на том, чтобы сделать это лишь после завершения путешествия, но и отпустить Хадж Брека вместе со старым Катрунером. Мне нелегко было решиться взять с собой Солимана, ибо, хотя он и был умен, физически вынослив и в общем добродушен, его безграничное пристрастие к женскому полу внушало мне серьезные опасения. Однако, не говоря о том, что среди свободных местных жителей нелегко найти верных и дельных слуг, у меня оставалась надежда, что в пустыне, среди арабов, у которых рабынь немного, Солиману редко выпадет возможность для проявления легкомыслия.

На следующий день, 21 марта, мы следовали в том же северосеверо-западном направлении всего три часа, причем местность становилась все более лесистой, и разбили лагерь у колодца глубиной в 16,5 м близ деревни Мара. Мы собирались подождать там некоторых попутчиков, которые на день задержались в столице, чтобы посетить еженедельный рынок. Стараясь установить с арабами как можно более дружеские отношения, я решил раздать им несколько фунтов пороха. Однако, поскольку он был изготовлен в Борну, я натолкнулся на такое пренебрежение, что стал опасаться, уж не напрасно ли захватил весь свой запас. Тогда как порох английского производства продается на рынке в Куке всегда в ограниченном количестве и стоит по меньшей мере 1 талер за фунт, мой обошелся мне всего лишь в четвертую часть этой суммы. Впрочем, не следовало удивляться тому, что арабы Канема, как бы далеко они ни жили, с одной стороны, от Феццана, а с другой — от крупных рынков Судана, пользуются исключительно европейским порохом, ибо их существование целиком зависит от состояния их огнестрельного оружия, а борнуанский порох обычно бывает очень плохим. Но поскольку в тамошних условиях мой порох бесспорно пришелся как нельзя более кстати, то в конце концов мои новые друзья приняли его с благодарностью, предварительно испробовав его по моему настоянию.

В том же направлении мы двигались через все более густой лес и недалеко от Ареге 22 марта разбили лагерь у колодца, близ которого облюбовали себе место отдыха дикие свиньи и гиены. Первые наносили нам визиты днем, а вторые — ночью. Селение Ареге, куда мы попали на следующее утро, 23 марта, после двухчасового перехода в северо-северо-западном направлении, прежде, как кажется, было городом, занимавшим большую территорию, но теперь оно свелось к десятку бедных деревушек. Его населяли канембу из группы сугурти, которые не поддерживали, по примеру большинства своих соплеменников, мирных отношений с будума и сильно страдали от их нападений с островов Чада, вследствие чего их численность и владения значительно сократились. Мы переждали дневной зной в садах города, где преобладали деревья курна, и в тот же день после шестичасового перехода добрались до Комадугу-Йобе и разбили лагерь в ее наполовину высохшем песчаном русле.