Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке) - [53]

Власть загава перешла к восходящей державе Канем, или Борну, которая уже к концу XII столетия покорила, по-видимому, все страны вплоть до Феццана. Блестящий взлет могущества Борну длился недолго, ибо уже во времена Ибн Баттуты загава вновь обрели самостоятельность, а правители Борну потеряли даже Канем. Булала завоевали Канем, затем покорили загава и создали обширную державу, которая, правда, погибла быстрее, чем предыдущие. Лев Африканский в конце XV столетия ²⁵ застал ее в полном расцвете, но оказался также и свидетелем ее упадка. Хотя с тех пор загава принимали активное участие в образовании державы Дарфур, они уже больше не появлялись на исторической сцене в качестве самостоятельного народа.

У вышеприведенных арабских авторов Ту и Борку также специально не упоминаются, и, как я уже предполагал, вряд ли они на долгое или короткое время входили в состав какой-нибудь из поочередно возвышавшихся держав в Восточной Сахаре. Возможно, они временами платили дань или периодически подвергались грабежам, однако длительная зависимость этих центральных областей Сахары от гарамантов, загава, берауна (жителей Борну) или булала не представляется вероятной, как это позднее имело место в Ту по отношению к Феццану. Исключением здесь являлся, естественно, Кавар, который, владея соляными копями Бильмы и в известной степени господствуя над дорогой в Борну, постоянно служил тем естественным путем, по которому распространялась власть шедших с севера или с юга завоевателей. Однако его жители всегда упоминаются лишь как люди из Кавара, и их отношения с остальными племенами семьи тубу нигде не упоминаются. Возможно также, что историки, подобно тому как они ошибочно приписывали действительное государственное устройство племенам, владычествовавшим в этих областях, попросту включали в их число жившие дальше за ними, менее известные или менее могущественные племена. Во всяком случае, ал-Макризи необоснованно приписывает племени загаи (загава) слишком большую распространенность. То же самое делает и Лев Африканский по отношению к горан.

Соответственно этому мы не находим в данных исторических источниках никаких споров или суждений по поводу этнических соотношений между названными племенами, если не считать того, что Ибн Халдун упоминает загава среди берберских племен пустыни, закрывающих лицо покрывалом (мулассимун), и что все они в этническом отношении как-то противопоставляются жителям Восточного Судана. Путешествовавший в начале нынешнего столетия Мухаммед ат-Туниси первым описал племя горан, о котором мы вообще не имели определенного суждения с тех пор, как Лев Африканский упомянул его как совершенно варварский народ в юго-восточной части Сахары, отличавшийся непонятным языком и ведший кочевой образ жизни. Если Лев Африканский, по-видимому, отделял их от берберов еще больше, чем от суданских народов, то тунисский путешественник рисует их весьма грациозными и такими светлокожими, что жители Вадаи не любили рабынь из племени горан. Ат-Туниси добавляет при этом, что они, вероятно, не суданского происхождения.

Об этническом положении другого подразделения жителей Восточной Сахары, которое нас здесь особенно интересует, Лев Африканский оставил более определенное свидетельство, сообщая свое собственное мнение и мнение своих современников. Среди жителей Ливийской пустыни (которая, правда, у него простирается от Атлантического океана до Нила) он называет в качестве самого восточного племени людей бардоа (бердоа, бердеоа, бердева), которых он вместе с тарга (т. е. туарегами) относит к нумидийским народностям. Он ограничивает их территорию на западе местопребыванием племени лемта, соседствующего с туарегами, на севере Феццаной и Баркой, на востоке пустыней Ауджилы и на юге пустыней Борну и тем самым совершенно точно идентифицирует эту территорию с областью нынешних тубу. Главные стоянки этого племени находились, согласно его сведениям, в 500 милях от Египта, где их обнаружили путешественники, которые, двигаясь из этой страны, считали, что они отклонились к Ауджиле. В той же самой местности уже ал-Макризи упоминал берберское племя того же названия; опираясь на эти важные свидетельства, ученый мир привык считать тубу (к чьей территории, как полагали, следует относить область бардоа) родственниками туарегов и более или менее чистокровными берберами. С подобным представлением совпадало и то, что будущие переселенцы в Канем, заложившие там основу позднейшей державы Борну, должно быть, пришли с севера, через область бардоа в Ливийской пустыне, и что правящей династии Борну ученые и знатоки истории в суданских странах приписывают берберское происхождение. Лев Африканский ясно говорит, что король Борну происходит из ливийского народа бардоа.

Берберское происхождение племен тубу тем меньше подвергалось сомнению, что Ту и Борку с их жителями по-прежнему оставались неизвестными, и в руки европейских ученых попадали лишь в высшей степени неудовлетворительные словники языка теда. Однако позднее, после того как Г. Барт, основываясь на лингвистических исследованиях, высказал убеждение в том, что теда и канури находятся друг с другом в близком родстве, тубу поторопились причислить к неграм (к каковым, без сомнения, следует относить жителей Борну), не учитывая должным образом неопределенности понятия «негр» и структуры племени канури и его языка. Барт пытался объяснить и разрешить противоречие, которое возникло между его собственным мнением и определенными свидетельствами Льва Африканского и ал-Макризи относительно берберской природы бардоа. Он допускал, что во времена вышеупомянутых авторов в Ливийской пустыне проживало еще какое-то чуждое тубу племя бардоа и что поскольку оно добилось власти над столь обширной территорией, то и обитало там в течение нескольких столетий. Тем не менее, чтобы оправдать свое мнение о том, будто первоначальные обитатели Восточной Сахары не имели ничего общего с берберами, он предположил, что племя это переселилось в области тубу и там закрепилось, хотя и допустил, что его название, особенно в окончании, обнаруживает характер языка теда.