Саги Эмгора. Прядь о Стальной казарме - [6]

— Эти не бормотали, они говорили громко и отчетливо, словно Эльсиден приказывал, а Одриг возражал.

— Вот как? Что ж тебе мешает подумать, что они просто-напросто говорили, причем Эльсиден приказывал, а Одриг возражал?

— Я ни слова не понял, хоть и знаю, как говорят в Верхних Землях. Один раз Одриг заговорил, как говорят там, и я понял все до слова. Да и Эльсиден, он же сам из Гварры!

— Из Гварры? А откуда это известно?

— Мечники Эльго слышали, как Одриг назвал его гваррийцем, и он сам тут же это подтвердил.

— Я слышал иначе. Рассказывали, что Эльсиден ответил: "Таково мое имя".

— Верно, я слышал так же.

— Слышал, да додумывал. Ты вот, к примеру, Гаффра из Исдафы? — спросил Шарди на языке Верхних Земель.

— Да, таково мое имя и оттуда я родом.

— Вот видишь, ты ответил так, как положено. А Эльсиден подтвердил только имя.

— Но ведь мест с похожим названием больше нет!

— Нет. И потому мечники Эльго, все до единого, решили, что Одриг сказал "Гварра", имея в виду, что Эльсиден оттуда родом, хоть имечко у него и смахивает скорее на аннарское. Но коль скоро мы знаем, что оба они говорили и еще на каком-то языке, это могло быть любое похожее слово того языка. И означать оно могло что угодно. Союз, казарму... откуда мне знать? Только не место: тогда он, говоря на верхнеземельском, должен был бы либо подтвердить это, либо опровергнуть.

— И то верно...

— Еще как верно! Знаешь ли, между прочим, откуда название "Гварра" пошло?

— Люди говорят, так это место у горцев называлось.

— Говорят, кто по-горски не знает. Для верхнеземельского уха "Гварра" похоже на "рот" или "глотку". Вот и решили, что для устья реки название подходящее. А спроси горцев, кто по-нашему разумеет, и они тебе скажут, что место это называлось Хызарран, а "гвардра" означает "повтори", — не понял, дескать.

— А почему тогда Одриг заговорил по-верхнеземельски?

— Это задачка посложнее, тут я только гадать могу. Хотя... случалось тебе, говоря с аннарцем, ввернуть фразу-другую из верхнеземельского, если забывал, как сказать нужное по-аннарски?

— Случалось. Даже когда знал, как сказать. Один чужой язык, другой чужой язык — бывает, что и спутаешь.

— Тогда представь себе, что и для Одрига оба языка, и верхнеземельский, и тот, на котором говорил с ним Эльсиден, были чужими. Пожалуй даже, верхнеземельский-то он получше знал. Вон сколько лет в Верхних Землях прожил, даже в маршалы выбился ненадолго. И на том языке отвечал коротко, а на верхнеземельском целую речь произнес.

Гаффра, поразмыслив, согласился.

— Теперь подумай еще вот над чем, мечник. Эльсиден мог заколоть Одрига так же легко, как того бедолагу на мосту — как бишь его звали, Остав из Дросны? — а вместо этого лишь руку проколол, чтоб он меч держать не мог.

— Верно. И что ж с того?

— Да то, что не собирался он с Одригом биться. Живым хотел взять. И взял бы, если б эти дураки не вмешались. Так что заклинания или нет, а все вышло, как я сказал: не колдовал он в бою.

— Зачем он ему живой нужен был?

— Кто ж его знает. Спроси при случае.

— Спрошу, если случай будет. А что скажешь, Шарди, будет случай?

Шарди подумал и сказал, слово в слово как Эльсиден раньше:

— Возможно. Но не здесь и не сейчас.

И до середины зимы все было спокойно, и ничего не произошло.

В темные дни той зимы в Айлан прибыл гонец с вестью о том, что кочевники вновь собираются напасть на Хох. Такое случалось достаточно часто, и в начале зимы в Хох уже прибыла казарма мечников для усиления гарнизона. В тот раз, однако, для набега объединились целых пять ватаг, и кто-то из пастухов случайно подслушал, что в эту зиму они надеются захватить Хох, разрушить переправы и удерживать город, покуда по зимнику будут везти железо из рудников Джар-Хэ и Клеррека. Аннарская стража, как всегда, обещала помощь, как только получит разрешение из Аннары. Разрешение каждый раз поступало, но уже весной: деспот предпочитал, чтобы железо из Джар-Хэ переправляли в Аннару. Рассчитывать Хох мог только на помощь Исдафы.

Шесть исдафийских казарм и два десятка шарганских наемников сразу же направились в Хох. Стоило им уйти, как в степи в трех переходах от Исдафы также появились кочевники. Главы союзов спешно отослали представителя в Шарган, поручив нанять всех свободных серых мечников и выкупить договоры тех, кто нанялся за еду и кров. Люди укрепляли стены и готовились к осаде. Когда разведка доложила о прибытии восьмой ватаги кочевников, готовиться стали и к уличным боям. В четвертый раз за все время, что помнили люди, кочевники осмелились напасть на саму Исдафу, и впервые догадались одновременно угрожать Хоху, чтобы разделить силы обороняющихся.

Кто надоумил кочевников действовать сообща, стало ясно очень скоро. Группа разведчиков попала к кочевникам в плен, одному из них удалось бежать, и он рассказал, что видел среди вождей кочевников то ли двух, то ли трех служителей Нанизанного.

Говорили, что жрецы околдовали кочевников, ибо те, при всей их дикости, были все же людьми гордыми и честными. В Айлане новость вызвала великий гнев, и люди поклялись, что исправят ошибку, совершенную из миролюбия, когда они изгнали жрецов вместо того, чтобы изрубить и скормить собакам. Часть айланцев даже пришла в Исдафу, шесть дюжин ополченцев-пастухов и три десятка старых айланских мечников, винивших в мягкосердечии айланцев в основном себя. Главы союзов решили также, что любой желающий вступить в ополчение получит меч и прощение большинства преступлений, и полторы сотни обитателей Гнилого Причала пополнили ряды защитников. Тем не менее, кочевники все еще превосходили защитников города числом мечей, и к ним подолжали подходить новые и новые ватаги, а Исдафе, кроме пары сотен шарганцев, ждать на подмогу больше было некого.