Сага о Рорке - [41]

Рорк, забежавший вперед своего спутника на несколько десятков саженей, помахал рукой – опасности не было. Фигура, которую они увидели у края леса в красноватом сумраке заката, не могла быть опасной. Человек, закутанный в тряпье так, что нельзя было понять, мужчина это или женщина, тащил за собой сани, груженные хворостом.

Рорк возник перед неизвестным так внезапно, что тот даже не успел вскрикнуть.

– Не бойся, – сказал Рорк, старательно выговаривая готские слова. – Мы не наемники.

Сборщик дров повалился на колени прямо в рыхлый снег, замахал руками – от испуга он лишился речи. Подоспевший Турн ухватил гота за руку и поднял со снега.

Гот плакал. Лицо у него было красное, сморщенное, как у обезьяны, седая борода растрепалась, на месте левого глаза зияла красная яма.

– Дай мне, – сказал Турн, повернул сборщика дров к себе лицом. – Мы норманны. Норманны, понял?

– Норманны, – повторил одноглазый. – Норманны, да?

– Перестань трястись, приятель. Мы ничего тебе не сделаем. Мы ищем Балиарат. Ты знаешь, где Балиарат?

– В Балиарате нет людей, – ответил гот, лицо которого немного прояснилось. – Там проклятые господом. Господин, не убивайте меня!

– А ты сам откуда?

– Из Фюслина. Пять миль отсюда, – одноглазый показал рукой на запад.

– А где Балиарат?

– Двенадцать миль туда, – на этот раз гот показал на юг. – Но тебе туда нельзя, господин.

– Почему?

– Потому что там они. Посланцы Смерти.

– Рыцари из Ансгрима?

– Да. Они там были. Их видел человек, который пришел в нашу деревню. Он лишился глаз, – крестьянин вдруг часто-часто заморгал, словно ему самому собирались выколоть уцелевшее око. – Он бредил и все время говорил о дикой охоте. И он принес смерть в нашу деревню. Она пришла следом за ним.

– В деревне мор?

– Хуже, господин! У нас был наемник, да проклянет их Господь! Идите со мной, увидите, что наделали эти псы.

Деревня оказалась ближе, чем ожидали Рорк и Турн – одноглазый соврал, сказав, что до нее пять миль. Уже через четверть часа до путников донесся отчетливый запах гари, а еще через пять минут за краем леса показалась россыпь крестьянских домов. Большая дорога. Видимо, тракт, построенный в правление короля Ортвара, рассекал Фюслин пополам и терялся за горизонтом в снежных полях.

– Три дня назад, – бормотал одноглазый, таща свои санки. – Мы никогда не видели таких людей, господин. Они хуже зверей. Все в шкурах, и не говорят, а лают, как собаки. Ты увидишь, господин, что они наделали. Увидишь сам, господин…

Что-то странное и жуткое было в безмолвии, которое окружило норманнов, едва они вошли в село. Фюслин казался вымершим. В дальнем конце деревни лаяли собаки, почуяв чужих, но ближние дворы отвечали молчанием – жители будто свели всех псов в одно место.

Снег в проулках был чист, никаких следов.

– Здесь пахнет кровью. И смертью, – сказал Рорк.

– Скверное место, – заметил Турн. – Эй, друг, что тут у вас…

Ирландец осекся на полуслове. Дорога, по которой вел их одноглазый, вывела воинов к центру села, на площадь у церкви. Зимний лиловый сумрак сгустился еще не настолько, чтобы скрыть то, что было на этой площади.

В центре площади, на перекладине, висели два голых тела – мужчины и женщины средних лет. Вздувшиеся, покрытые инеем лица еще не расклевали вороны, но глаз у мертвецов не было, только черные ямы, в которых бугром намерзла кровь. Чуть в стороне, в снегу, лежало привязанное к четырем вбитым в землю колышкам за ноги и за руки тело девочки лет шестнадцати, голое, с неестественно вывернутой головой. Живот девочки был вспорот от промежности до грудины, и какие-то ночные падальщики уже успели выдрать из раны внутренности. В сумерках голые тела на виселице казались фиолетовыми, а тело в снегу – черным.

– Великие боги! – только и мог сказать Турн. – Так вот как воюют эти парни…

– Это наш голова и его жена, – сказал одноглазый, – а девочка в снегу – их дочка. Дьяволы хотели ее забрать, и мать пыталась ее защитить. Вот лорд Гаэрден и приказал дать пример устрашения. Девочку изнасиловали и убили на глазах родителей, а потом уже и их самих…

– Дьяволы?

– Господин, я не знаю, как их и назвать. Одно знаю, как перед Богом говорю – нелюдь это. В аду им место, нигде больше.

– Туда мы их и отправим, – сказал Рорк. – Всех, старик, до последнего.

– Почему же вы не похоронили этих несчастных? – спросил Турн. – Ведь три дня прошло.

– Господин сейчас сам все увидит. Только подождите здесь, я привяжу собак.

Одноглазый заковылял к церкви, за оградой которой продолжали остервенело лаять собаки, исчез в калитке. Стало совсем темно. Ледяной ветер стих, но Рорк ощущал озноб. Невидящие глаза повешенных были обращены в пространство, куда-то над ним, но молодому воину казалось, что мертвецы смотрят на него. В их лицах было что-то страдальческое, какой-то отпечаток душевной муки, навсегда оставшийся в скованных смертью чертах. Черные подтеки крови на щеках усиливали это впечатление. И Рорк подумал, что должны были испытывать эти люди, глядя с веревками на шее, как насилуют и потрошат дочь – и смертельный холод прошел по его спине, будто стоял он на лютом морозе совершенно нагой, как эти висельники.