Сага о Певзнерах - [8]

Одним словом, Даша изобретала что только могла, дабы маму за порог «не тянуло». Отец взирал на Дашу с горячечной благодарностью: хоть внешне и не похожа, а его дочь! С еле заметной благодарностью поглядывал на сестру и Абрам Абрамович. Эта елезаметность, однако, была заметнее голосистых братских восторгов. Я имею в виду восторг двух братьев.

– Поздравляю вас: к нам едет… нет, не ревизор, а посол Государства Израиль, – с порога произнес Абрам Абрамович. – Дипломатические отношения установлены.

Шутливой интонацией Еврейский Анекдот маскировал свою возбужденность: он был горд, что народ его имеет теперь свое государство.

Это происходило вечером в том году, когда мы трое были еще совсем маленькими. Воспоминания мои то забегают вперед, то назад возвращаются, как и положено воспоминаниям.

– Чего ты ликуешь? – настороженно полюбопытствовал отец, обращаясь к Еврейскому Анекдоту. – Один мой боевой друг-товарищ, – он любил фронтовые термины, – подал заявление на отъезд.

– Но мы же с вами не сделали этого.

– И не сделаем во веки веков! – заверил отец. – Покинуть землю, где родились? Здесь родились, здесь и умрем.

– С предсмертными возгласами «За Родину! За Сталина!».

– Не кощунствуй, ты сам кричал это.

– «За Родину!» – безусловно, «За Сталина!» – никогда.

– А для меня свято и то и другое. В неравной степени, но…

Для отца это было уже отступлением или некоторой растерянностью. И тогда Абрам Абрамович поднялся в атаку:

– Браво! Хотя бы в «неравной». Осуждаешь своего «друга-товарища»? Я и сам не сумею расстаться. – Но ведаешь ли, Борис, что Декларация прав человека, которую мы со слезами… Со слезами радости подписали, утверждает: человек имеет право жить там, где захочет, если, конечно, он человек. Имеет право возвращаться домой и вновь уезжать. Иосиф Виссарионович же, бесспорно, считает, что Декларации декларируют, а исполнению могут не подлежать. Но вот кто-то начал официально подавать заявления: «Хочу уехать…», «Хотим уехать…» – «А почему? – голосом прокурора и судьи спросит их Иосиф Виссарионович. – Как можно покидать рай, который я для вас создал?» И придет время, помяните меня, придет, когда за такие вот заявления он будет давать «строгие режимы», «без права переписки…». То есть официально давать будет за диверсии, шпионаж и прочие злодеяния. Не придерешься! – Анекдот помолчал. – К Иосифу Виссарионовичу придраться в полной мере вообще смогут только потомки: современники не отважатся. Да и трудно. На бумаге – все безупречно (даже за антисемитизм, оказывается, положена строгая кара!). И Конституция у нас фантастически демократическая: Калифорния от Америки попробуй-ка отделись, а наши республики, провозглашено, имеют немыслимые права, вплоть до абсолютного отделения. Но Иосиф Виссарионович знает: никто не востребует своих прав. Потому что если себя не жалко, то жалко детей, матерей, жен…

Абрам Абрамович жалел, мне кажется, всех людей. Но людей! А некоторых двуногих людьми категорически не признавал.

Мама молча смотрела на нас троих – и, наверное, думала о том, что нам предстоит.

Мне было всего два или три года, но Еврейский Анекдот вспоминал не раз о том вечере, как и обо всем, что случалось, а иногда и творилось в нашей семье.

Отец и не думал поднимать руки вверх:

– Сталин сделал так много…

– Зловещего! – закончил фразу Абрам Абрамович, вероятно совсем переставший бояться. – А в результате судьбы людей, как руины…

Не давая отцу опомниться, что тоже было его приемом, Анекдот предложил:

– Хотите, расскажу самую короткую притчу? «Сколько вам лет?» – спросил судья подсудимого. «Будет двадцать восемь», – ответил тот. «Не будет!» – сказал судья. Думаю, Иосиф Виссарионович бы до упаду смеялся!

– Зачем ты так? – продолжал сопротивляться отец. – Наоборот, в трудные моменты надо обращаться к нему. И он поможет, как помог всем во время войны.

– За помощью? К нему? Знаешь, есть такой анекдот… Двое пьяных – видимо, не евреи – ползут по железнодорожному полотну. Перебирают ногами шпалы, за рельсы хватаются… «Какая длинная лестница! – восклицает один. – Как много ступеней! А перила какие холодные!» «Ничего, – отвечает другой. – Видишь, к нам на помощь спешат трое с огромными фонарями?» Если ты ждешь такой помощи, то получишь!

Едва ли не каждый день Абрам Абрамович рассказывал хотя бы по одному анекдоту. И почти всякий раз анекдоты были прелюдией или финалом бесед о проблемах, которые бередили душу друга нашей семьи. Душа же его негромко, но и непримиримо, с не видимыми миру слезами и видимым юмором откликалась на все доброе и все злое, что свершалось в стране. Злого, увы, было больше, и оно действовало активнее.

– Приходит еврей менять фамилию… – начал в один из вечеров лучший друг нашей семьи. – Приходит и просит: «Сначала поменяйте на Иванова, а потом – на Петрова». – «Зачем же два раза?» – «А затем, что, если меня спросят о бывшей фамилии, я отвечу: «Иванов». – Покашляв, как обычно, после историй, требующих осмысления, Абрам Абрамович сказал: – Я к тому, что нынче разоблачают космополитов и раскрывают их истинные фамилии, замаскированные псевдонимами. Днем с огнем ищут… Но с огнем жестоким и выжигающим.