Сага о носорогах - [22]

Отчего, по какой причине, в силу каких обстоятельств все эти „дети разных народов", являясь продуктом разных культур и даже рас, прошедшие различную, порою даже взаимоисключающую школу воспитания так похожи в своей поистине звериной ненависти к ближнему, в своем патологическомстремлении к власти, как таковой, в своей безумной жажде разрушения и распада? Что роднило и до сих пор роднит их - этих, ставших выродками рода человеческого людей: разночинца Ленина и потомственного шляхтича Дзержинского, выходца из земельных буржуа Троцкого и люмпена Ежова, аптекарского ученика Ягоду и безродного мингрела Берию, рафинированного интеллигента Менжинского и профессионального бандита с большой дороги Багирова, и взятых их всех вместе с несостоявшимся грузинским священником, обер-палачом государств и народов Сталиным, а также их сегодняшними последователями от Мао Цзэдуна и Пол Пота до Амин Дады и Матиаса включительно?

Представьте себе мальчика из полунищей грузинской семьи, сочиняющего восторженные, но, к сожалению, дрянные стишки о родине и ее природе, к тому же готовящегося стать священником, и того же, постаревшего на десятки лет мальчика, санкционирующего гибель миллионов людей, не только у себя дома, но и во всех частях света, и при этом кокетливо резонерствующего: „Смерть одного человека - трагедия, смерть миллиона людей - статистика".

Вот уже много лет историки, политологи, писатели, психологи и психиатры всего мира пытаются доискаться до корней этого необычайного феномена. Приводятся десятки, сотни самых, на первый взгляд, неопровержимых доводов и объяснений, но проходит время и живая действительность в терминах конкретных событий вновь и вновь опровергает все эти, сугубо позитивистские построения.

Мне кажется, да простят меня заядлые атеисты, что достаточно убедительное объяснение явлениям подобного рода можно найти только рассматривая проблему с метафизических позиций. В самом деле, давайте задумаемся, почему подавляющее большинство этих, судя по результатам их деятельности и объему их власти, победителей, в плане сугубо индивидуальном и личностном оказывается в конечном счете побежденными собственной судьбой? Первый из них, пожавший, как говорится, плоды трудов своих уже при жизни, умирает беспомощный и почти неподвижный, практически под домашним арестом, и перед смертью, согласно свидетельствам очевидцев, ночами по-волчьи воет на луну от гибельной тоски и невысказанной безысходности. Второй, обложенный со всех сторон собственным страхом, его верный последователь Сталин, обделавшись с ног до головы в заставшем его параличе, кончается за бронированными дверями своего кунцевского кабинета, не в силах дотянуться до сигнального звонка, а прижитые им дети оказываются один несчастнее другого: Яков гибнет на проволоке гитлеровского концлагеря, Василий под забором в Казани, а Светлана вынуждена бежать в Америку. Нынешний же их двойник, выведенный временем по законам убывающего плодородия рабфаковец, никогда не читавший бессмертных трудов собственных учителей, обречен стать послушной куклой в руках своих „верных соратников", а точнее, всей, пришедшей сейчас к власти партийно-государственной олигархии. Наблюдая сегодня, как этот, абсолютно недееспособный старик вынужден участвовать в бессмысленных для него сборищах и церемониях, явно не понимая, где он находится и с кем разговаривает, его становится по-человечески жаль. Ведь даже с точки зрения самой системы он давно заслужил спокойной старости и отдыха. Но в том-то и дело, что никто из них никогда не являлся и не является действительным хозяином положения, вождем, диктатором в традиционном понимании этого слова. Каждый из них лишь номинальное, так сказать, персонифицированное обозначение системы, - системы глубоко мистического происхождения, где нет победителей, где все только жертвы и побежденные, несмотря на свое социальное или правовое положение в общей структуре.

Единственным из них, кому Провидение или Судьба, назовите, как хотите, явила милость, оказался Никита Хрущев, которому были дарованы несколько лет, чтобы в стороне от властительной суеты подумать, что называется, о времени и о себе. Многое, говорят, пересмотрел на вынужденном досуге бывший диктатор и не без пользы для долго грешившей, но и не чуждой добрым порывам души: за многое осудил себя, помирился с бывшими врагами (и те простили его!), стал задумываться о Боге. Но может быть и дано это было ему свыше именно за то, что нашел он в себе мужество вернуть свободу тысячам и тысячам оставшимся в живых от долголетнего террора узникам.

Некоторые, в особенности из недавних коммунистов, долгие годы молчаливо разделявшие со своей „родной партией" все ее гнусности и преступления, спешат свалить теперь все на голову одного человека, торопливо забывая свое личное соучастие в его кощунствах, а оказавшись на Западе, задним числом сочиняют для розовых газетенок легенды о своем героическом сопротивлении сталинскому режиму и при этом поучают окружающих „терпимости" и „плюрализму".

Иные же, наиболее бойкие и сообразительные из „борцов", доходят до того, что громогласно оповещают человечество о наступлении эпохи либерализации, эре „голубей", периоде демократизации в Советском Союзе. По неизжитой партийной глупости это делается или по трезвому расчету, покажет будущее, но нельзя не согласиться с выдающимся скульптором современности Эрнстом Неизвестным, написавшим по этому поводу в двадцать первом номере „Континента":