Сага о Гудрид - [9]

Прежде чем она успела задать себе вопрос, что делает Торфинн на лугу, тот уже отошел от ее кобылки и присоединился к Снорри, отцу Торбранда, и другим мужчинам, которые наблюдали за борьбой силачей. Снорри так радушно приветствовал Торфинна, что Гудрид вздохнула с облегчением. Раз уж этот молодой человек пользуется уважением почтенного Снорри, значит, он не из тех, кто способен повредить ее Снефрид. Ей и в голову не могло прийти, знал ли Торфинн о том, что Снефрид – ее лошадь. Не хотел ли он найти предлог, чтобы заговорить с ней самой? Сердце ее сжалось от томления и тревоги, словно она вдруг почувствовала себя без сил.

Но Торфинн так и не подошел к ней за эти два дня, что длился альтинг.

Попутный ветер все держался. На корабле жили особой жизнью, и время здесь текло иначе, чем на суше. Гудрид большей частью сидела за прялкой, слагая мысленно песни. Она знала, что в дальнем плавании многие проводят время за тем, что придумывают рифмы и кеннинги на будущее, что она обычно делала и на суше. Никто не удивился, что женщина тоже слагает висы, и способности Гудрид были ничем не хуже, чем у других. Однажды она спела некоторые сочиненные ею висы своему отцу: он был признанным скальдом и славился среди других.

Внезапно Гудрид почувствовала, как палуба ходуном заходила под ней. Словно весь корабль прогнулся, натолкнувшись на препятствие на своем пути. Гудрид вскочила на ноги и взглянула в сторону штурвала. Там стоял отец и махал свободной рукой, отдавая приказания. Команда засуетилась с диплотом, шкотами, и, наконец, «Морской конь» выправился и лег прямо на запад. Ветер становился холоднее и резче, потянуло чем-то иным, и цвет воды изменился. Он стал глубже, темнее…

Орм, широко улыбаясь, подошел к трем женщинам.

– Теперь мы далеко от берега и вошли в холодное морское течение. Такой будет большая часть пути к Гренландии. Снежную Гору мы потеряли из виду, но зато отныне мы будем ориентироваться на Синюю Сорочку в Восточной Гренландии: уже скоро, Гудрид, ты ступишь на землю!

Пока Орм говорил, Турид Четырехрукая сидела, закрыв глаза и прислонившись головой к дрожащему борту корабля. Она не могла взять в рот ни крошки с тех самых пор, как они отошли от берега Будира. Она отказывалась прилечь отдохнуть под кожаным навесом, ложась только ночью, когда там повернуться было некуда из-за гамаков и спальных мешков и было тепло. Сама Гудрид не страдала от морской болезни, она мечтала о горячей похлебке и молочном супе и припоминала лекарственные травы, отвар из которых она обязательно приготовит, как только доберется до очага.

Сигрид чувствовала себя все так же плохо, как и в самом начале путешествия. На короткое время она выходила со своим ребенком подышать свежим воздухом на палубе, а потом снова забиралась под навес. Она рассчитывала на то, что высокие борта корабля и внимательность других людей на палубе не дадут упасть ее двухлетнему сыну в море. А мальчик тем временем играл с поросятами. И подчас маленький Эйнар даже брал себе поесть вяленую рыбу и мох из свиного корыта, и Сигрид говорила, что он вел себя точно так же и дома.

Ветер все усиливался, и Торбьёрн забеспокоился и стал разговаривать так резко, что Гудрид предпочла бы оказаться перед разъяренным быком, нежели раздражать отца лишними вопросами. Ледяные порывы ветра следовали один за другим с севера, осеннее небо нахмурилось, и из-за туч перестали сиять звезды. Торбьёрн спустил парус, и всю ночь он лично провел на вахте: он шел в направлении ветра, рассчитав координаты, и следил за тучами в небе, надеясь держать курс по звездам. Ливень хлестал по его одежде из тюленьей кожи, – такой же, как и у всей команды. Гудрид позавидовала мужчинам: было очень трудно двигаться в этой овчине, которую набрасывали на себя женщины, выходя из-под навеса.

Ослабев от качки и холода, Гудрид вышла в серых предрассветных сумерках на палубу. Младенец Сигрид хныкал непрестанно, и его уже не мог угомонить даже кусочек сала, завернутый в тряпочку. Суши нигде не было видно. Пропала и белеющая вдалеке вершина Ледника Снежной Горы. Палуба была скользкой, мокрой, и «Морской конь» сотрясался до основания под шквальными ударами волн. Торбьёрн еще спал под кожаным навесом на корме, а Орм и Белый Гудбранд сменяли друг друга у штурвала. Гандольв выловил перепуганного насмерть поросенка и проверял теперь загон для скота.

Гудрид огляделась в поисках Стейна и увидела, что он сидит на кожаном тюке в совершенной растеренности. На лбу у него была рана, и кровь стекала прямо на глаза, так что он едва разглядел подошедшую к нему девушку.

Наконец-то и она может показать, на что она способна, подумала Гудрид, сразу приободрившись. На корабле хозяйничали, понятное дело, мужчины, а женщины тем временем пряли или вязали, да еще готовили еду. Они заскучали от безделья. Гудрид понимала, что так и должно быть, но ей не хотелось сидеть сложа руки, особенно теперь, когда она уже повзрослела. Однажды, когда она пожаловалась на это своей приемной матери, Халльдис сухо ответила ей, что они должны пользоваться минутой отдыха, потому что потом, в Гренландии, будет много работы. И она могла бы рассказать, как на других кораблях женщины наравне с мужчинами несли вахту у шкотов.