Сага о Гудрид - [7]

В верхнем правом углу паруса был вышит белый конь, и сама парусина была плотной и надежной. Почти двести локтей такой же парусины были аккуратно уложены среди прочих узлов и тюков: Гудрид сама помогала ткать ее из крапивного волокна и шерсти. Девушка надеялась, что в этом морском путешествии парусина больше не понадобится, а на новом месте найдутся другие дела, так что не придется подолгу сидеть у ткацкого станка.

Ее раздумья прервал барашек, жалобное блеяние которого доносилось снизу, из загона, где стоял скот. А вскоре послышался целый хор голосов, и заплакал маленький ребенок, так что все было как и прежде, на суше. Собака Хильда громко тявкнула, лежа у ног Торбьёрна, однако другие собаки на корабле понимали, что им следует вести себя тихо, ибо царит здесь Хильда, и только она одна. Мохнатый норвежский лесной кот, принадлежащий Халльдис, играл с двумя чесоточными кошками, которых взял с собой Гандольв, чтобы они ловили мышей. И Гудрид пришла в голову мысль, что если бы корабль не покачивался на волнах, а ветер не надувал бы парус, то можно было бы представить себе, что находишься не на палубе, а в гостях у соседа.

К ней подошли Халльдис и Турид Четырехрукая.

– Гудрид, – сказала Халльдис, – может, ты поможешь Сигрид дочери Барда, пока мы покормим других? Ее ребенок капризничает. Его мы уже покормили, а она сама страдает от морской болезни. Да и Турид плоховато себя чувствует…

Гудрид кивнула.

– Я позабочусь о Сигрид.

Сигрид и ее муж, Ульв Левша, остались без крова во время урагана прошлой осенью. Они с большинством своих родичей пировали у друзей, когда произошло несчастье. Оба они стали немного странными, и Торбьёрн считал, что это хороший знак, раз они будут находиться у него на корабле.

Гудрид отметила про себя, что они уже так далеко отошли от берега, что Мыс Снежной Горы едва зеленеет вдали. Скорее, черные, красные и коричневые краски слились воедино, и выделяется лишь белая вершина ледника. Корабль держал курс на северо-запад, и она узнала темный песчаный берег Дритвика: от него отходило множество рыбачьих лодок. Может, Сигрид почувствует себя лучше, если «Морской конь» уверенно рассекает волны, двигаясь прямо вперед с поднятым парусом, подумала она и зашла под кожаный навес.

Сигрид лежала, прислонившись к мешкам с шерстью. Накормленный младенец притих, а двухлетний Эйнар спал, прижавшись к матери и посасывая палец. Картина эта была столь безмятежной, что Гудрид невольно улыбнулась, спросив, как у них дела.

– Со мной всегда на море такое творится… Я чувствую себя как выброшенное бревно, которое плавает безо всякой пользы и ждет, чтобы его кто-нибудь выловил из воды, – Сигрид вытерла рот и попыталась улыбнуться. – Ты за нас не беспокойся. В Исландии у нас ничего нет, но и в Гренландии нас ждет неизвестность.

Гудрид нерешительно промолвила в ответ:

– Мы делим на всех еду, Сигрид. Ты не хочешь поесть?

Сигрид закрыла глаза и откинулась назад: на верхней губе и на лбу у нее выступили капельки пота. Она заботливо приложила младенца к груди.

– Может, я смогу взять что-нибудь в рот попозже, но не теперь.

Когда все было приготовлено, Торбьёрн передал штурвал Орму и сел разделить трапезу вместе с другими на корме. Как всегда, когда он садился за стол дома на свое почетное место, так и здесь он сел, скрестив ноги, взял из рук Гудрид миску с молочной похлебкой и поднял ее, весело обводя взглядом остальных.

– Итак, мы в пути! И нашу первую трапезу на борту «Морского коня» мы посвящаем Белому Христу.

Он отхлебнул из миски, передал ее другому и перекрестился.

Гудрид смотрела на знакомые лица. Вот сидят рабы Торбьёрна – два молодых брата из вендов и болгарка тридцати лет, которую многие подозревали в колдовстве. Эта Эфти показала себя, когда опоросилась свиноматка, и болгарка знала, как отогнать злых духов от поросят. Торбьёрн оценил ее искусство и пообещал, что отпустит ее через две зимы и лето в Гренландии. То же самое обещал он и обоим вендам. Теперь все рабы повеселели и приободрились, а мелкие кусочки вяленой рыбы казались им свежим сочным лососем. Гудрид знала, что рабы Торбьёрна и Орма готовы выполнять самую тяжелую работу на корабле, начиная с выноса ночных горшков и до починки корабля снаружи, за бортом, если случится несчастье. Ибо отныне они думают только о том скором времени, когда станут вольноотпущенниками и займутся своим маленьким клочком земли. И они будут стараться изо всех сил, чтобы «Морской конь» в целости и сохранности дошел до берегов Гренландии. Торбьёрн мог полностью положиться на свою команду: у него было особое чутье, когда он подбирал себе людей на корабль.

Радостное, приподнятое настроение Торбьёрна постепенно передалось и всем остальным на борту. Гудрид вспомнила, что всякий раз, когда она ходила в горы с другими соседками собирать мох на зиму скоту, она испытывала такое же чувство дружеской общности и свободы, как теперь. Конечно же, они плывут к новой, лучшей жизни! Какая же она глупая, что неотвязно тоскует по старому. Ей следовало бы понять, что отец рассчитывает удачно выдать ее замуж в Гренландии, ведь двое других сыновей Эрика Рыжего не менее славные, чем Лейв…