Сага - [8]

– Вам не кажется, что эта встреча – ловушка для дураков?

– Позвольте мне угадать, Марко. Вы никогда не работали ни на телевидение, ни на кого-то другого и не понимаете, почему именно вас пригласили для участия в работе над каким-то таинственным сериалом, который собираются показывать осенью.

– Да нет, я уже работал на этот канал. Я писал диалоги на французском для японского мультика «Властелины Галактики». А еще предложил несколько либретто для «Двух полицейских в аду». Но они не прошли.

Луи спросил, заплатили ли мне. Да, заплатили, жалкие крохи за мультфильм и ничего за все остальное.

– Вот поэтому вас и позвали. Они знают, что вы согласитесь на что угодно за мизерную плату.

Конечно, он прав. И я согласен, что меня еще раз облапошили. Но это неважно. Так как я, Марко, хочу стать сценаристом, это моя единственная цель в жизни и это написано на моей физиономии. Я продам душу тому, кто приоткроет передо мной двери. Я готов глотать оскорбления, писать невесть что, получать гонорар кирпичами или вообще не получать его. Мне плевать. Когда-нибудь это они будут есть из моих рук, просто пока еще они этого не знают.

– А вы? Почему вы здесь, Луи?

Я чувствую, что он колеблется, не зная, то ли отмахнуться от меня, то ли пойти на откровенность.

– Потому что я из тех, кого называют подававшим надежды. Для меня добиваться этой работы то же самое, что просить милостыню. Мое время давно прошло, и сегодня я согласен на что угодно, не испытывая никакой горечи. Я похож на старую рабочую лошадь, которую держат лишь потому, что она хорошо знает дорогу и не отличается большим аппетитом. Так или иначе, но я умею только это.

– Что именно?

– Сочинять километры страниц всевозможных перипетий.

Безмятежно спящий Дюрьец переворачивается на другой бок.

По коридору проплывает очередная волна лилипутов-блондинов. Все серьезны, словно священники, и готовы продемонстрировать свои таланты. Станик бросает два франка в кофейный автомат и протягивает мне стаканчик. По его мнению, помещение принадлежит телеканалу, который делит здание с «Примой» и монтажной лабораторией на последнем этаже. Я рассказываю, как мне вчера позвонил продюсер и поинтересовался, свободен ли я в ближайшее время. Я не очень понял, зачем понадобился так срочно.

– Послушайте, Марко, давайте не будем отрицать очевидное. Если какой-то телеканал собирает в одной комнате молодого бойкого сценариста, готового работать бесплатно, писательницу розовых романов, усталого бомжа и пожилого типа, вроде меня, подававшего когда-то надежды, то здесь явно пахнет дерьмом.

Обычно я не испытываю симпатии к циникам. Особенно, если они выбирают мишенью такого наивного типа, как я. Но в его манере говорить открытым текстом есть что-то привлекательное. Как будто он уже старается придать динамизм работе и исключить из наших будущих отношений малейший налет неискренности. А также похоронить проявление эго. Однако наивная личность внутри меня желает слушать свой собственный голос. И я, претендуя на откровенность, осмеливаюсь сказать, что не могу относиться к этой работе легкомысленно. Уважать то, что ты делаешь, значит уважать тех, кто это смотрит, а также уважать самого себя. И меня не интересует моральный облик тех, кто дает на это деньги.

Затем рассказал ему, что родился перед телевизором. И я не придумываю, когда говорю, что первая картинка, всплывающая у меня в памяти, это не материнская грудь, а блестящий, неудержимо манящий квадратный предмет. Телевизор был моей нянькой, моим развлечением по вечерам, он открывал для меня мир, картины которого бесконечной чередой проходили перед моими удивленно вытаращенными глазенками. Телевизор был для меня приятелем, с которым ты никогда не ссоришься и у которого всегда полно отличных идей. Телевизор знакомил меня с героями, которыми я восторгался. Влюблялся впервые в жизни, но также и ненавидел. Я относился к тем детям, которые неожиданно становятся взрослыми, когда приходит время сменить канал. Я рассказал Луи, как смотрел через приоткрытую дверь запрещенные фильмы; он, в свою очередь, вспомнил о том, как проводил бессонные ночи, спрятавшись под одеялом с фонариком и книгой. В конце концов я сказал ему, что если мне дан шанс проникнуть в этот мир, то я сделаю все возможное, чтобы не предать малыша, остававшегося один на один с голубым экраном.

Луи Станик растерянно посмотрел на меня. Но всем словам предпочел улыбку. И я подумал, что за ней скрывается ностальгия по утраченному с возрастом энтузиазму.

Пора было будить Жерома Дюрьеца. Я предложил ему стаканчик кофе в обмен на рассказ о его сне.

– …Я оказался в горах. Внезапно появился говорящий огненный шар. Потом я спустился вниз, где меня поджидала банда каких-то типов. Я страшно взбесился и принялся швырять в них камнями с выгравированными на них приказами. Довольно любопытная ситуация. И было еще много другого, чего я уже не помню.

Не слишком довольная собой и слегка сконфуженная, вернулась Матильда Пеллерен. Мы встретили ее, не проявив удивления и не задав ни единого вопроса о тех тайных мотивах, которые заставили ее, как и нас, согласиться на эту работу.