Садовники Солнца - [18]

— Егор!..

Они обнялись и замерли на миг, затем Егор отступил в сторону. На подножке гравилета стояла стройная русая девушка. Илью поразило ее лицо: удивительно чуткое, нежное и в то же время будто скованное неведомым ожиданием. Такое выражение лица, отметил он про себя, бывает у тех, кто к чему-то напряженно прислушивается, ловит даже тень звука. Или у… слепых.

— Это Оля! — сказал Егор и просиял. — Пятое крыло Стрекозы, Это жена моя, Илюша.

«Господи, до чего же щедра жизнь! — подумал Илья, подавая руку гостье и помогая ей сойти на землю. — Она одаривает всех детей своих, только надо уметь разглядеть эти дары. И принять…»

— Я сию минуту раздобуду для вас свободный модуль. Или возьмите мой. Я так рад…

— Нет, нет! — Егор замахал руками. — У нас всего шесть дней, свободных. Мы летим в Сухуми. Представляешь, Оля сто раз писала о море, но ни разу… не видела его…

Он сбился на слове «не видела» и смущенно замолчал.

— У нас есть два контура поливита, — пояснила Ольга. — И одни глаза на двоих. Это очень много. Целое богатство.

— Я тоже мог бы… — начал Илья, но тут же понял, каким нелепым покажется влюбленным его предложение, и перевел разговор на другое: — Кстати, — поинтересовался он, — как вы со Славиком решили судьбу этой диковинной машины? Только не подумай чего: я сам провалил экзамен, поливит здесь ни при чем.

— Решит референдум. Мы пока предлагаем резко ограничить сферу его применения. Во всяком случае, это не игрушка. И, тем более, не развлечение.

— Спасибо, Илюша, — улыбнулась Ольга. — Ты не договорил, но я поняла. Спасибо! Нам хватит одних… Я и так устаю во время сеансов: стараюсь меньше двигаться, чтоб не потерять ориентацию. Непривычно все это…

— Как твой подопечный? — вспомнил Егор.

— Анатоль? — Илья неопределенно повел плечом. — Сложный случай. Почти месяц составлял психологический портрет. Думаю, пора браться за дело всерьез.

— Можно? — Ольга осторожно шагнула к Илье, и ее прохладные пальцы пробежали по его лицу. Мгновенно и неощутимо — будто ветер вздохнул.

— Вот и свиделись, — сказала она довольно. — А то Егор мне все уши о тебе прожужжал.

Он столько купался и нырял, что порядком устал от чередований зеленых глубин, где было прохладно и сумрачно, и раскаленного пляжа.

По дороге в город Илья зашел в кафе «Таинственная сень» и выпил стакан пива. Пиво было густое и светлое, будто свежий мед. Веселый парнишка-программист, который обслуживал кафе, объяснил ему, что «сень» — трава с Медеи, состоит она чуть ли не из одних витаминов, и если ее добавлять к ячменю, получается пиво, лучше которого нет во всех Обитаемых мирах.

Пешеходная тропинка заросла полевыми цветами. Рядом, за живой изгородью, текли разноцветные ручьи самодвижущейся дороги. Оттуда долетали голоса и смех, меж ветвей мелькали яркие женские платья. Здесь же было тихо и сонно, равномерно чередовались тень и солнечный паводок, а чуть дальше, на склонах холмов, облепленных молодым ельником, росла земляника.

Илья вошел в город.

Он успел полюбить Птичий Гам, похожий больше на ландшафтный парк, чем на традиционный город. Единственное, что скрепляло его и что при большой доле воображения можно было назвать основой планировки, — так это белые кольца центров обслуживания да площади Зрелищ. Дома же располагались вокруг них совершенно произвольно, на разной высоте, и издали походили на грозди винограда. Такое сравнение, впрочем, показалось Илье не очень удачным. Автономные модули, из которых слагались дома, отличались и размерами, и расцветкой. Гирлянды! Причудливых форм гирлянды — так будет точнее.

Как-то по контрасту — вокруг столько солнца, улыбок, радости — вдруг вспомнился Анатоль: одинокий коттедж, вымученное лицо, мешковатый коричневый свитер, привычка прятать руки.

«Нам пора повидаться, — подумал Илья. — В ближайшие дни. Промедление может оказаться таким же опасным, как и моя прошлая поспешность».

Внезапно он остановился.

Вместо розового пластбетона — имитации мрамора — под ногами… белел пушистый слой снега.

Небо вдруг провисло под тяжестью низких туч.

Срывалась поземка.

На заснеженном поле там и сям торчали кукурузные стебли, а дальше, справа от Ильи, лежала укатанная машинами и санями дорога и по ней шла группа людей. Он глянул влево. Там, шагах в тридцати от него, земля кончалась, а далеко внизу горбилась ледовая спина реки.

«Что за наваждение?» — удивился Илья.

Он глянул на свои босые ноги. Они по-прежнему ощущали тепло пластбетона, но ветер, ударявший в лицо, был вполне реальным и очень холодным. И запахи… Много запахов. Снега, реки, далекого дымка, конской мочи, раскрасившей дорогу желтыми мазками.

И звуки. Неестественно отчетливые для такого расстояния — он слышал даже прерывистое дыхание людей, хотя они еще только сворачивали с большака на кукурузное поле.

Их было шестеро. Илье хватило одного взгляда, чтобы все увидеть и понять.

Сейчас должна состояться казнь. Убийство. Потому что четверо из шести идут со связанными руками, не идут, а еле плетутся — простоволосые, босые, в порванных гимнастерках, а один, самый маленький, все спотыкается о кукурузные стебли, и лица этих людей — изуродованные, в сплошных кровоподтеках — уже лишены всякой жизненной силы. Вся она, — это Илья почувствовал сразу и безошибочно, — ушла на то, чтобы выстоять, чтобы заслужить это утро и этот обрыв, как избавление от мук.