Садовник Любви - [2]

— Ну, по крайней мере, ты можешь плакать. Хороший знак. Ты удивишься, узнав, как много человеческих существ утратили эту способность. — Мужчина говорил доброжелательно. Эрриэнжел немного взбодрилась от его видимой вежливости. Возможно, ей следует надеяться, что он будет тем, кто купит её.

Повеселев от этой мысли, она попыталась улыбнуться.

Он расхохотался, но совсем не презрительно.

— Да ты к тому же оптимист, — сказал он. — Мне это нравится.

Мужчина сел на кровать и начал молча её разглядывать. Он делал это совершенно непринужденно, словно мог так часам смотреть на неё оценивающим взглядом. На его лице отражались какие-то приятные для него, но непонятные ей эмоции, и она ощутила, что ей каким-то образом бросили вызов.

— Вы знаете моё имя. Скажите, кто вы?

— Да, конечно, — ответил он. — Я был невежлив, Эрриэнжел. Меня зовут Мэмфис.

Она улыбнулась ему, так тепло, как только могла, и внезапно почувствовала себя на знакомой почве. Откинув назад волосы, она прислонилась к стене, выставив бедро — маневр, который, по её твердому знанию, придавал ей соблазнительные очертания.

Кажется, работорговец оценил её умение. Во всяком случае, путешествие его пристального взгляда по её волнующим изгибам, сверху донизу и обратно, было неторопливым, и когда он закончил осмотр, его улыбка стала иной, более интимной и понимающей. Уверенность Эрриэнжел немного подросла.

— У меня было Гражданство, — решилась она на подкуп.

— Вот как? — Без интереса откликнулся Мэмфис.

— Да. Если вы приобретете меня, я гарантирую вам, что это многократно окупится. Всё, что вам нужно будет сделать, это связаться с моей семьёй. — Заломив бровь, она посмотрела на Мэмфиса.

Он продолжил улыбаться, но у неё возникло чувство, что она не сумела достучаться до него.

— Неужели? — спросил он.

Его равнодушие слегка раздосадовало её.

— Да, это в самом деле так. Мой полу-отец — Фактор Ларимоун. Слышали?

Мэмфис посмотрел в сторону и поскрёб подбородок, словно пытаясь припомнить.

Теперь она уже почти рассердилась.

— Вы точно не притворяетесь, что никогда не слышали о Ларимоуне?

Улыбка работорговца погасла, насквозь леденя её запоздалым страхом. Эрриэнжел никак не могла запомнить, кто она теперь. Её накажут?

Но Мэмфис, казалось, не заметил дерзости.

— Вспомнил, — сказал он серьёзно. — Фактор Ларимоун. Конечно. Он умер в Урегулирование, и его корпорация была перераспределена.

Она почувствовала, что не может дышать. Неясная тоска сжала её сердце.

— Ларимоун мёртв? Правда мёртв? Нет, нет… Когда это произошло?

Мэмфис глубоко вздохнул с несчастным видом.

— Я не уверен. Четыреста лет назад? Пятьсот? Не знаю. Прости, что говорю так прямо, но рано или поздно, ты должна узнать правду о своём нынешнем положении.

Мышцы превратились в желе, и Эрриэнжел сползла по стене. Обхватив колени руками, она спрятала в них лицо. Как же так могло случиться?

— Человек, который продал тебя «Особым Инвестициям», внес в контракт условие, что ты проведешь во льду долгое время. Как его звали? — Странно, но сочувствие работорговца казалось искренним.

— Эрбрэнд, — пробормотала она.

— Эрбрэнд. Да. Такое часто происходит при порабощении из мести; это отделяет жертву от возможности спасения, а ход времени вызывает другие неприятные последствия.

— Понятно.

— Сожалею.

Интерес Эрриэнжел к обходительному работорговцу начал падать; к чему притворство, зачем стараться подать себя как очаровательную женщину? Теперь у неё лишь один существенный параметр — товарный вид.

Мэмфис встал на колено рядом с ней, и утешительно положил ей на плечо руку.

— Всё не так уж плохо, Эрриэнжел. Все твои сильные стороны остались с тобой: твоя красота, ум, страсть. У тебя есть всё, кроме свободы.

Он говорил так, словно проник в её разум. Ей стало любопытно: он из расы телепатов, или просто её мысли обычны для всякого, кого только что уведомили, что он отныне бесправный раб?

Она попыталась улыбнуться. Он действительно казался добрым — для работорговца. Затем она задумалась, что за тьма может скрываться за его внешней человечностью, и ей стало страшно.

— Если вы купите меня, то что со мной сделаете?

— Ничего ужасного. Моё решение зависит от одного вопроса. Ты можешь любить?

Она смутилась. В чудных янтарных глазах Мэмфиса явно просматривалось ожидание ответа на этот глупый вопрос.

— Могу ли я любить? Кто-то не может?

— О, да. Это факт, что немногие способны на это. Я не спрашиваю, можешь ли ты притвориться, что любишь; я не рекрутер борделя. Хотя, если я не совершу покупку, несомненно, дюжина секс-брокеров схлестнётся за тебя. Так ты можешь любить?

— Думаю, да. Я любила своего отца. — Ей всё ещё было трудно поверить, что такой энергичный и влиятельный человек как Ларимоун действительно умер.

Мэмфис в нетерпении взмахнул рукой.

— Нет, нет. Это не то, что я имел в виду… совсем не то. Я специалист. Я интересуюсь той разновидностью любви, что полыхает огнем в наших сердцах; которая заставляет нас сгорать ради любимых; которая зажаривает нас в наших собственных соках страсти, пока не закружиться голова от вожделения. И я спрошу тебя снова, ты можешь любить?

Какое-то чрезмерное напряжение проглянуло в почти безукоризненных чертах работорговца. Пожалуй, впервые за время разговора она смогла уловить его подлинные эмоции.