Садовник - [48]

Получается, что я живу враскорячку, и жизнь такая мне по душе, ибо чем больше я начинаю привыкать к Америке, тем больше этого боюсь. Привыкнуть к Америке означает для меня  потерять самого себя. Бывалые люди предостерегают: чем скорее, дескать, забудешь, кем был там, в каком кругу вращался, тем дольше проживешь. Да и не интересно это здесь никому - ни американцам, ни твоим русским знакомым, ни даже твоим близким. Большинство эмигрантов начинают с нуля. И ценят тебя за то, как далеко ты от этого нуля отошел, поднявшись по денежной шкале. В семье  - тоже. Если, устранившись от домашних дел, ты сидишь за компьютером ради гонорара, это еще ничего. Если же твое писание превратилось в хобби  - извини и подвинься, в доме хлопот полон рот. А однажды меня посетила утопическая мысль: как бы хорошо быть и здесь, и там, на худой случай  - полгода здесь, полгода там. Пожить прежней жизнью. Пройтись вечером с Каменевым и его собакой по Пурвциемсу, а с Матисом, моим самым стародавним другом в Риге, посидеть с кружкой пива в летнем баре у Рижской филармонии! А с Витей Резник-Мартовым съездить в субботу на рыбалку, которая вообще-то не рыбалка, а занимательные беседы про жизнь. С коллегами съездить автобусом в "сельцо Михайловское". Специфика моей занятости здесь вполне позволяет на зиму отлучиться в Ригу, но семейные дебаты на эту тему я пока проиграл. Отпустили меня лишь на месяц с небольшим, семейное расписание не позволяет задерживаться. Почувствовал я и определенную ревность близких к моему желанию возвратиться в прежнюю жизнь...

Между прочим, эмиграция - это еще и хороший тест на дружбу. Когда-то я подружился с Юрием, в то время директором одного из лучших минских универсамов. Он был из тех, кому очень импонировала дружба с режиссерами, художниками, журналистами. Часто звонил, искал со мной встреч, приезжая в Ригу.

Потом Юрий уехал в Америку, работал в кар-сервисе (компания, координирующая работу частных такси), разбогател. В Америке не принято спрашивать и рассказывать об истоках богатства, но, по словам одного из общих наших знакомых, Юрий сделал неплохие деньги на поставках сигарет и других американских товаров военнослужащим из Группы советских войск в Германии. И вложил деньги в одно из кондитерских предприятий в той же Белоруссии.

Помню, что его очень интересовало, впишусь ли я со своей специальностью и работой в советских масс-медиа в крутой поворот к капитализму. Вроде бы радовался, что вписался, что живу в Риге почти в прежнем статусе. В мой американский отпуск он с удовольствием принимал нас в собственном доме-дворце, который выстроил в Нью-Йорке. Но как-то сказал мне: "Помяни мое слово: пока ты известный журналист там, тебя с удовольствием примут здесь все твои знакомые. Но стоит тебе стать обычным эмигрантом, все изменится. А известным американским журналистом, сам понимаешь, тебе не стать". Как оказалось, Юрий говорил прежде всего о себе: за время, что я в Бостоне, он практически ни разу не позвонил. А наши встречи в Нью-Йорке (по моей инициативе) потеряли былую теплоту. У него появились снисходительность преуспевающего дельца, какая-то непонятная и всепоглощающая любовь к Америке, а вместе с тем склонность давать советы и поучать.

В США мне довелось общаться с представителями разных волн эмиграции из СССР и России. Маргариту Ивановну Зарудную, по мужу Фриман, знают многие русские эмигранты  - представители творческих профессий и просто интересующиеся искусством. Она  - внучатая племянница Карла Брюллова и племянница известного русского адвоката Александра Зарудного, прославившегося в свое время защитой Бейлиса, а также известных русских революционеров. Ее отец Иван Зарудный учился вместе с Колчаком в Морской академии, видел Верховного правителя за неделю до ареста и гибели. Сам Зарудный бежал в Харбин, куда позже ему удалось перевезти из Хабаровска шестерых детей, оставшихся без матери, расстрелянной большевиками. Эмигрировать в США из Харбина шестерым детям Зарудного помог американский посол в Китае Чарлз Крейн.

Маргарита Ивановна большую часть своей жизни проработала в знаменитом Массачусетском технологическом институте, где основала что-то вроде русской кафедры. Именно она в свое время оформила и послала приглашение в Америку Андрею Сахарову, помогала найти ему квартиру в США. Одно время у нее в доме жили Александр Есенин-Вольпин, сын знаменитого русского поэта, дети Елены Боннэр. И тем не менее она утверждает, что никогда не занималась политикой. Люди  - другое дело.

Недавно ей исполнилось девяносто два года. Муж умер, сыновья разъехались, внуков никогда не было. Интереса к жизни Маргарита Ивановна не потеряла: водит автомобиль, регулярно принимает гостей. Она до сих пор часто дает пристанище эмигрантам из России  - поэтам, художникам, музыкантам. В своем салоне устраивает благотворительные концерты, поэтические вечера и художественные выставки, помогая тем самым выжить землякам. Маргарита Ивановна принадлежит к первой волне политических эмигрантов из России, большинства из которых давно уже нет в живых. Эти люди, так же как и политические эмигранты из СССР позднейших времен, уезжали или бежали из страны, спасая свои жизни. Без всякой надежды на возвращение. И безжалостно давили ностальгию, рушили в себе и за собой всякие психологические мосты, что позволяло им быстрее входить в новую жизнь, осваивать язык, новые профессии. И сами, а не их дети, спустя десять-пятнадцать лет, обретя семьи, становились полноценными американцами русского происхождения.