Садок судей II - [3]

Волнуясь черными ужами,

Лицо отмщенья и возмездий —

Глава, отрублена ножами.

Повис лик, длинно-восковой,

В змей одежде боковой,

На лезвии лежит ножа.

Клянусь, прекрасная глава —

Она глядит, она жива.

Свирель морского мятежа,

На лезвии ножа лежа,

В преддверье судеб рубежа,

Глазами тайными дрожа,

Где туч и облака межа,

Она пучины мести вождь.

Кровавых капель мчится дождь.

О, призрак прелести во тьме!

Царица, равная чуме!

Ты жила лишенной чести,

Ныне ты — богиня мести.

О, ты, тяжелая змея

Над хрупким образом ея, —

Отмщенья страшная печать

И ножен мести рукоять.

Змей сноп, глава окровавлённая,

Бездна — месть ее зеленая.

Под удары мерной гребли

Погибает люд живой,

И ужей вздыбились стебли

Над висячею главой.

О, город, гибель созерцающий,

Как на бойнях вол, — спокойно.

Валы гремят, как меч бряцающий,

Свирели ужаса достойно.

Погубят прежние утехи

Моря синие доспехи.

Блеск, хлещет ливень, свищет град

И тонет, гибнет старый град!

Она прической змей колышет,

Она возмездья ядом дышит.

И тот, кто слушал, слово слышит:

«Я жреца мечом разрублена,

Тайна жизни им погублена,

Тайной гибели я вею

У созвездья Водолея.

Мы резвилися и пели, —

Вдруг удар меча жреца!

Вы живыми быть сумели,

Схоронив красу лица.

И забыты те, кто выбыли!

Ныне вы в преддверье гибели.

Как вы смели, как могли вы

Быть безумными и живы!

Кто вы? Что вы? Вы здоровы!

Стары прежние основы.

Прежде облик восхищения,

Ныне я — богиня мщения».

Вверху ужей железный сноп,

Внизу идет, ревет потоп.

Ужасен ветер боевой,

Валы несутся, все губя.

Жрец, с опущенной головой:

«Я знал тебя!»

Рисунок Натальи Гончаровой

Перевертень

(Кукси, кум мук и скук)

Кони, топот, инок,

Но не речь, а черен он.

Идем, молод, долом меди.

Чин зван мечем навзничь.

Голод, чем меч долог?

Пал, а норов худ и дух ворона лап.

А что? Я лав? Воля отча!

    Яд, яд, дядя!

    Иди, иди!

Мороз в узел, лезу взором.

Солов зов, воз волос.

Колесо. Жалко поклаж. Оселок.

Сани, плот и воз, зов и толп и нас.

Горд дох, ход дрог.

И лежу. Ужели?

Зол, гол лог лоз.

И к вам и трем с

Смерти мавки.

«Помирал морень, моримый морицей…»

Помирал морень, моримый морицей

Верен в веримое верицы.

Умирал в морильях морень

Верен в вероча верни.

Обмирал морея морень.

Верен веритвам Вераны

Приобмер моряжски морень

Верен верови верязя.

Мария Вечора

Выступы замок простер

В синюю неба пустыню.

Холодный востока костер

Утра встречает богиню.

И тогда-то

Звон раздался от подков.

Бел, как хата,

Месяц сотен облаков

Лаву видит седоков.

И один из них широко

Ношей белою взмахнул,

И в его ночное око

Сам таинственный разгул

Заглянул, из-за мела белых скул

Не святые, не святоши,

В поздний час несемся мы,

Так зачем чураться ноши

В час царицы воплей тьмы!

Пусть блестящее, чем свет

Два блистают черных глаза

В них источники всех бед,

В них чумы очаг, зараза.

Смелой все же молодежи

Нет укора, нет отказа!

Здравствуй черные два глаза!..

Уж! по твердой мостовой

Идут взмыленные кони.

И опять взмахнул живой

Ношей мчащийся погони.

И кони устало зевают, замучены,

Шатаются конские стати.

Усы золотые закручены

Вождя веселящейся знати.

И, вящей породе поспешная дань,

Ворота раскрылися настежь.

«Раскройся, раскройся, чудесная ткань,

Находку волшебную застишь.

В руках моих дремлет прекрасная лань!»

О эти речи огневые

Ручья ночного сонных взоров

И этот снег и пепел выи

Узницы белой кружев узоров.

Лесной и дикой кошки норов.

И, преодолевая странный страх,

По широкой взбегает он лестнице

И прячется сам в волосах

Молчащей кудесницы.

«В холодном сумраке покоя,

Где окружили стол скамьи,

Узнаю я, судьба какое

Дает веселие семьи?»

И те отвечают с весельем:

«Жестокую правду ты молвил и дело.

Дружен урод с подземельем,

И входит дворца госпожою красивое тело,

Сжигая безумно года

Так было, так будет всегда».

«Короткие четверть часа

Пробуду я наедине.

Узнаю, идет ли кудрей тех краса

К ранней главы седине

Нет, ведро на коромысле

Не коснулося плеча.

Кудри длинные повисли

Точно звуки скрипача

И залог для восхищенья

Чуден, нем, закрыв глаза.

О добыча похищенья,

Тяжкий меч и стрекоза».

И те засмеялися дружно.

Качаются старою стрелкой часы.

Но страх вдруг приходит. Но все же наружно

Те всадники крутят, что копья, усы…

Охоты прибежища-замка

Богине равна домочадка.

Но знаем, но знаем, загадка —

Кудрей златоножная рамка.

И пышные ходят стаканы

Вином веселя их досуги

Одетые в шлем и кольчуги

Смотрели на них великаны.

Но что это? Жалобный стон и взволнованный говор,

И тела упавшего шум позже стука.

Весь дрожа, убегает в молчании повар

И прочь удалился, не выронив звука.

И мчатся толпою, недоброе чуя,

До двери высокой, дубовой и темной,

И плачет товарищ ключ в скважину суя

Суровый веселый огромный.

На битву идут они к женственным чарам,

И дверь отворилась под тяжким ударом

Со скрипом, как будто куда-то летя,

Грустящее молит и плачет дитя.

Где ткань нависала из дуба резная

Бросился первый боец рукопашной

И тотчас же замер, недоброе зная

Здесь замер он грозный и страшный.

Два или три через мига

Прежних предчуствий раскроется книга.

Но зачем в их руках заблистали клинки?

Шашек лезвия блещут из каждой руки.

Как будто заснувший, лежит общий друг,

И на пол стекают из крови озера.

А в углу близ стены вся упрек и испуг

Мария Вечора.

Ховун

И, всенея, ховун вылетел в трубу и, повселенновав, опять влетел в избенку. И мы лишь всеньма всенеющей воли, волерукого дикана. И белязи были скорбновласы и смехоноги. И небнядинное голубьмо за ними сияло, сиючее, неуставающее.