Садок судей II - [2]

Взять в клювы звездные уставы.

Давно зверь, сильный над косулей,

Стал без власти божеством.

Давно не бьем о землю лбом,

Увидя рощу или улей.

Походы мрачные пехот,

Копьем убийство короля

Послушны числам, как заход,

Дождь звезд и синие поля.

Года войны, ковры чуме

Сложил и вычел я в уме.

И уважение к числу

Растет, ручьи ведя к руслу.

В его холодные чертоги

Идут изгнанницы тревоги.

И мы стоим миров двух между,

Несем туда огнем надежду.

Все же самозванцем поцелуйным,

Перед восшествием чумы,

Был назван век рассудком буйным.

Смеется шут, молчат умы.

Наукой гордые потомки

Забыли кладбищей обломки.

И пусть нам поступь четверенек

Давно забыта и чужда,

Но я законов неба пленник,

Я самому себе изменник,

Отсюда смута и вражда.

Венком божеств наш ум венчается,

Но, кто в надеждах жил, отчается.

Ты — звездный раб,

Род человеческий!

Сказал, не слаб,

Рассудок жреческий.

И юность и отроки наши

Пьют жизнь из отравленной чаши.

С петлею протянутой столб

И бегство в смерти юных толп,

Все громче, неистовей возгласы похоти

В словесном мерцающем хохоте.

О, каменный нож,

Каменных доск!

— Пламенный мозг,

— То молодежь!

Трудился я. Но не у оконченного здания

Бросаю свой железный лом!

Туда, к престолу мироздания,

Хочу лететь вдвоем с орлом!

Чтобы, склонив чело у ног,

Сказать: устал и изнемог!

Пусть сиротеет борозда,

Жреца прийми к себе, звезда.

II

Рабыня

Юноша, светел,

Небо заметил.

Он заметил, тих и весел,

Звезды истины на мне,

Кошелек тугой привесил,

Дикий, стройный, на ремне.

К кошельку привесил ножик,

Чтоб застенчиво и впредь

С ним веселых босоножек

Радость чистую смотреть.

С ним пройдуся я, скача,

Рукавом лицо ударив,

Для усмешки отроча,

Для веселых в сердце зарев.

Жрец

Косы властны чернотой,

Взор в реснице голубой,

Круг блистает золотой,

Локоть взяв двойной длиной.

Кто ты,

С взором незабудки?

Жизнь с тобой шутила шутки.

Рабыня

Твои остроты,

Жрец, забавны.

Ты и я — мы оба равны:

Две священной единицы

Мы враждующие части,

Две враждующие дроби,

В взорах розные зеницы,

Две, как мир, старинных власти —

Берем жезл и правим обе.

Ты возник из темноты,

Но я более, чем ты:

Любезным сделав яд у ртов,

Ты к гробам бросил мост цветов.

К чему товарищ в час резни?

Жрец

Поостерегися… Не дразни…

Зачем смеешься и хохочешь?

Рабыня

Хочешь?

Стань палачом,

Убей меня, ударь мечом.

Рука подняться не дерзает?

На части тотчас растерзает

Тебя рука детей, внучат —

На плечи, руки и куски,

И кони дикие умчат

Твой труп разодранный в пески.

Ах, вороным тем табуном

Богиня смерти, гикнув, правит,

А труп, растоптан скакуном,

Глазами землю окровавит.

Ведай, знай: сам бог земной

Схватит бешено копье

И за честь мою заступится.

Ты смеешься надо мной,

Я созвучие твое,

Но убийцы лезвие,

Наказание мое,

Ценой страшною окупится.

Узнает город ста святош,

Пред чем чума есть только грош.

Замажешь кровью птичьи гнезда,

И станут маком все цветы,

И молвят люди, скажут звезды:

Был справедливо каран ты.

След протянется багровый —

То закон вещей суровый.

Узнай, что вера — нищета,

Когда стою иль я, иль та.

Ты, дыхание чумы,

Веселишь рабынь мы!

С ним же вместе презираю

Путь к обещанному раю.

Ты хочешь крови и похмелий! —

Рабыня я ночных веселий!

Жрец

Довольно,

Лживые уста!

Рабыня

Мне больно, больно!

Я умираю, я чиста.

Жрец

Она, красива, умерла

Внутри волос златых узла,

И, как умершая змея,

Дрожат ресницы у нея.

Ее окончена стезя,

Она мечом убита грубым.

Ни жить, ни петь уже нельзя,

Плясать, к чужим касаться губам.

Меч стал сытым кровью сладкой

Полоумной святотатки,

Умирающей загадкой

Ткань вопросов стала краткой.

Послушный раб ненужного усилья!

Сложи, о, коршун, злые крылья!

Иди же в ножны, ты не нужен,

Тебя насытил теплый ужин,

Напился крови допьяна.

Убита та, но где она?

Быть может, мести страшный храм?

Быть может, здесь, быть может, там?

Своих обид не отомстила

И, умирая, не простила.

Не так ли разум умерщвляет,

Сверша властительный закон,

Побеги страсти молодой?

Та, умирая, обещает

Взойти на страстный небосклон

Возмездья красною звездой!

III

Прохожий

Точно кровь главы порожней,

Волны хлещут, волны воют

Нынче громче и тревожней,

Скоро пристань воды скроют.

И хаты, крытые соломой,

Не раз унес могучий вал.

Свирельщик так, давно знакомый,

Мне ужас гибели играл.

Как будто недра раскаленные

Жерл огнедышащей горы,

Идут на нас валы зеленые,

Как люди, вольны и храбры.

Не как прощальное приветствие,

Не как сердечное «прости»,

Но как военный клич и бедствие,

Залились водами пути.

Костры горят сторожевые

На всех священных площадях,

И вижу — едут часовые

На челнах, лодках и конях.

Кто безумно, кто жестоко

Вызвал твой, о, море, гнев?

Видно мне чело пророка,

Молний брошенный посев.

Кто-то в полночь хмурит брови,

Чей-то меч блеснул, упав.

Зачем, зачем? Ужель скуп к крови

Град самоубийства и купав?

Висит — надеяться не смеем мы —

Меж туч прекрасная глава,

Покрыта трепетными змеями,

Сурова, точно жернова.

Смутна, жестока, величава,

Плывет глава, несет лицо —

В венке темных змей курчаво

Восковое змей яйцо.

Союз праха и лица

Разрубил удар жестокий,

И, в обитель палача

Мрачно ринулись потоки.

Народ, свой ужас величающий,

Пучины рев и звук серчающий,

И звезды — тихие свидетели

Гробницы зла и добродетели.

Город гибнет. Люди с ним.

Суша — дно. Последних весть.

Море с полчищем своим

Все грозит в безумстве снесть.

И вот плывет между созвездий,