Сад времени - [22]

В четверг Джеймс Буш повел сына к могиле матери. Оба к тому времени протрезвели, но головы налились свинцом и клонились к земле. В общем, настроены были угрюмо - под стать тому месту, куда направлялись.

Древнее заброшенное кладбище Спускалось с одинокого холма; его окружала цепь безлистных в эту пору дубов. Совсем не подобало это место для упокоения Элизабет Лавинии, Возлюбленной Жены Джеймса Буша. Здесь впервые Буша кольнула мысль: интересно, что она чувствовала в тот день, в доме, когда он был заперт в саду? Теперь она заперта от него навсегда, и душа ее нашла вечное пристанище на причале под самым отвесным берегом из всех, существующих в мире.

- Ее родители были ревностными католиками; а она разуверилась в религии, когда ей исполнилось шесть лет.

Всего-то? Едва ли возможно разувериться в чем бы то ни было в таком нежном возрасте. С тем же успехом отец мог сказать «в шесть утра».

- Что-то произошло с ней тогда и убедило в том, что Бога нет. Она не рассказывала, что именно.

Буш промолчал. Отец не проронил о религии ни слова (вещь небывалая!) с тех пор, как Буш вернулся от Франклина. Теперь он снова взгромоздился на любимого конька - благо место к этому располагало. Буш принялся раздраженно насвистывать: даже от самой мысли о религии ему становилось худо.

Рассказу отца он не поверил. Случись такое, у него давно бы застряла в ушах эта история, потому что родители пересказывали бы ее всякий раз по поводу и без повода.

- Пойдем домой, папа, уже пора. - Буш нетерпеливо пошаркал ботинком, но отец не шелохнулся.

Он не сводил глаз с могильной плиты, рассеянно барабаня по ляжке пальцами. Такие состояния обычно заканчивались у него фразой типа «что-же-мне-и-Теду-и всему-дрянному-человечеству-все-таки-делать-с-этой-жизнью». Буш надеялся, что религиозно-философские настроения отца давно «умерли, похоронены и обратились в прах», и воскрешение их было бы очень нежелательно.

- Похоже, собирается дождь.

- …Она так и не разъяснила своих отношений с Богом, но хотела быть похороненной здесь. Почему? Не понять. «Наш разум действует, не спрашивая нас» - так у Скеллета.

- Может, поедем автобусом?

- Да, пожалуй… Странно - совсем сейчас туго с надгробиями. Это вот - видишь? - я сделал сам. Как ты его находишь?

- Вполне.

- Может, лучше было написать «Э. Лавиния»? Про «Элизабет» даже она частенько забывала.

- Хорошо и так, папа.

- Ну, я рад, что тебе понравилось.

Вот так окончилась ее жизнь - под холмом, подтачиваемым грунтовыми водами, и в этом вот обмене пустыми фразами между ее мужем и сыном. Уходя, Буш знал: ни он, ни отец никогда больше сюда не вернутся.

- Как все это бессмысленно, правда? Кем была она? Я не знаю. И ты не знаешь. В чем суть и смысл прожитой ею жизни? Может, в той точке на линейке с делениями с отметкой «шесть лет»? Раз так (допустим, я поверил), то ее жизненный путь шел не в гору, а под гору; раз так, то ей стоило прожить жизнь в обратном направлении: исцелиться от рака, снова вступить в пору юности и вновь обрести свою наивную детскую веру!

Буш опомнился и оборвал свой монолог; они пошли прочь от могилы.

- Мы не задавались таким вопросом, когда решили пожениться, - чуть слышно проговорил отец.

- Извини. Какой я идиот…

- Ты был смыслом ее жизни - так же как и я.

- Ерунда. Неужели назначение человечества - воссоздаваться и воспитывать следующие поколения?

Отец быстро зашагал вниз по холму.

Был серый промозглый денек; дом так и напитался сыростью. Пообедали скудно: жареной картошкой с солью, но и такой обед влетал в копеечку. Отобедав, Буш уселся в приемной и раскрыл первый попавшийся пожелтевший журнал из неряшливой стопки.

Разрозненные строки - первые, бросившиеся в глаза, - постепенно сложились в его мозгу в грандиозную картину происходящего. Весь маршрут своей жизни он проехал транзитным пассажиром - проездом ссорился, мирился, вел случайные беседы, писал картины, надолго не останавливаясь нигде. Так и вышло, что все глобальные события происходили себе где-то там, за пределами станционных строений, где ему никогда не приходилось бывать.

Теперь, остановившись и призадумавшись, он многому находил объяснение. Так, вспышка викторианомании в начале века была естественной реакцией на всеподавляющий поршень технического прогресса. Правда, викторианские печальные фонари - слабые искорки протеста - вскоре угасли; но на смену этим причудам быстро пришли другие.

Развлечение, уготованное затравленным людям к началу семидесятых годов двадцать первого столетия, превзошло, однако, все дотоле виденное и слышанное. Первые Странствия Духа вызвали небывалый взрыв всеобщей ностальгии. И вот уже вскоре самые развитые цивилизации мира поменяли ориентацию, обратившись к прошлому, к далекому доисторическому прошлому, в которое (почему - осталось загадкой для многих) легче всего было попасть. Вот так очередное поколение целиком и полностью посвятило себя спасению от своего собственного времени.

А последствия оказались много страшнее, чем могло предвидеть (но не дало себе труда) беспечное человечество. Удар был нанесен по всем сферам его деятельности, и, пораженные этим ударом, на глазах обращались в руины торговля, промышленность, философия, культура…