Сад лжи. Книга 1 - [116]

Но вот тоннель неожиданно наполнился резким пьянящим ароматом. В нем смешивались запахи цветущего лимона, летней травы и свежевыглаженной одежды, которая висела обычно в шкафу у матери. И еще он вспомнил какой-то голос. Голос женщины. Ему не слышно было, что она говорит, но, казалось, женщина звала его. И не вперед, к свету, а назад — от него. Сперва Брайан сопротивлялся, но теперь голос притягивал его все больше, и в конце концов он сдался…

«Да это же была она! — подумал он, отпивая из стаканчика тепловатую воду и вдыхая запах лимона. — Молодая маленькая хрупкая женщина по имени Рэйчел. Она смогла оттащить меня от края… смерти? Господи Иисусе, неужели я и правда стоял на краю?»

Что ж, теперь, продолжал он спрашивать себя, ему надо быть благодарным ей за это? Возможно. Но это все потом. Сейчас он чересчур устал. Ему хочется лишь хорошенько выспаться…

Закончив пить, Брайан, поддерживаемый заботливыми руками Рэйчел, откинул голову на подушку.

— Вот, — произнесла она, — возьмите. Это было на вас, когда вы к нам поступили. — И она положила ему на ладонь что-то холодное, металлическое. Медаль Святого Кристофера. Ее дала ему Роза, когда он уезжал во Вьетнам. Он надел ее тогда же — и забыл. — Я сняла ее и сохранила. Думала, что вам она… понадобится.

— Спасибо, — поблагодарил Брайан, сжимая медаль в руке.

Он попытался представить Розино лицо, но не смог. Единственное, что ему вспомнилось, так это снимок, который он постоянно таскал в своем портмоне. Брайан сделал его прошлой зимой на Кони-Айленде. Погода тогда стояла чудесная. Они весь день провели вместе. У «Натана» поглощали сосиски и жареные креветки; бродили по безлюдному деревянному настилу, по которому, кроме них, гулял только ветер. Им казалось, что они одни в целом свете. В конце прогулки они даже умудрились обморозить пальцы — перчатки не спасали от холода. Тогда он и сфотографировал Розу: она стояла на фоне какого-то заколоченного на зиму аттракциона — немного скованная, с развевающимися на ветру черными волосами, то и дело норовившими попасть ей в глаза, раскрасневшаяся, с улыбкой, такой неуверенной, словно она не вполне осознавала реальность своего счастья и боялась, что оно вот-вот куда-то улетит.

«Роза, дорогая! Ты что, не знаешь: со мной тебе ничего не грозит? Неужели тебе это не ясно?» — хотелось ему мысленно спросить ее.

— А сейчас засыпайте, — произнес голос Рэйчел. — Я вернусь, когда вы как следует отдохнете. Пока что я не жду никакого чуда. Вам столько пришлось пережить.

Неожиданно он почувствовал, что не хочет, чтобы она уходила.

— Пожалуйста, — прошептал Брайан, — посидите со мной, пока я не засну. Ну еще несколько минут?

Улыбнувшись, она присела на край кровати и легко коснулась пальцами его запястья. Его рука была вся забинтована, а там, где торчала игла для внутривенного вливания, еще к тому же и обмотана клейким скотчем — как раз над костяшками пальцев. Но ему было все равно приятно ощутить ее прикосновение.

— Я останусь здесь столько, сколько вы хотите, — отозвалась она.

Через неделю Брайан уже мог сидеть на койке. Подушка на коленях выполняла роль откидного столика, на который он клал свой видавший виды перекидной блокнот. Рука у него дрожала с непривычки: прошло уже столько времени с тех пор, как пальцы Брайана в последний раз держали перо. Да и сидеть все эти последние недели ему приходилось разве что на судне. Но как только он принялся писать в блокноте, слова полились сами собой.

«Сегодня первый день июня. У Бобби Чилдресса два дня назад вынули трубку из трахеи. Утром его отослали в военно-морской госпиталь на Окинаве. Часа два назад в палату принесли еще одного парня — из груди у него торчит трубка, нет одной руки. Кто-то рассказал, что он провел время с вьетнамской проституткой в Кванг Три, и перед уходом она оставила ему маленький презент… Дик Форрестер выразил наше общее мнение, заявив: «Лучше бы уж это был триппер». Вот как меняются здесь все наши оценки. Речь не идет о том, что хорошо, а что плохо, — важны только оттенки. Что такое «плохое», когда ты лежишь здесь рядом с человеком, у которого вместо ног две гниющие культи? Или с мальчишкой, у которого половина лица снесена осколком снаряда?

Когда я пишу эти строки, напротив меня ребята, собравшись на одной койке, играют в покер. Это Большой Джон, Скитер Лукас и Кой Мэйхью. Скитер сдает карты, но вместо Большого Джона карты берет кто-то другой, потому что у Большого Джона, собиравшегося перед ранением возвращаться домой, где его ждал университет и карьера футболиста, оторвало все пальцы, кроме двух на левой руке. Парень, который держит карты за Мэйхью, подтрунивает над ним, намекая на его «слепую удачу». Дело в том, что в лицо Мэйхью угодил заряд шрапнели, повредивший зрительный нерв. В результате он никогда больше не сможет видеть, но все-таки считает, что ему чрезвычайно повезло, поскольку обошлось без лоботомии.

Самое невероятное: если сложить вместе то, что у этих парней осталось, то получился бы один нормальный человек. Даже больше, чем нормальный. Ведь у него была бы та душевная щедрость… не знаю, как это можно объяснить… сам я, во всяком случае, ничего подобного не видел, даже в бою. Пожалуй, все дело здесь, как говорил старина Вилли Шекспир, в степени милосердия. Вчера я имел возможность убедиться в этом, когда один парень, у которого после ранения парализовало ноги, выбравшись из своей койки, начал кормить с ложки друга, который не мог самостоятельно есть.