Сабля князя Пожарского - [12]

На душе у Авдотьи впервые за долгое время было светло — словно в родной дом попала. Она видела, что Марья Федоровна уже безумно любит внучка, уже всячески старается ему угодить, уже подарила пять алтын — на лакомства.

— Потом, Бог даст, дойду до соседки Ефросиньи, она знатные рубахи на продажу шьет. Нарядим Никитушку, как маленького царевича! — пообещала бабка. — Ведь до чего ж хорош! Волосики светленькие вьются — как у моего Никитушки. Ангел, чистый ангел!

И Авдотья поняла — жизнь готовит ей еще немало радостей.

Прибежал Матюшка, принес большой калач, три пряника, полдюжины левашников и сказал:

— А отпустите Никишку со мной! У нас на соседском дворе качели, для девок поставлены, нас туда пускают! Соседи уехали, дома один старый дед, уже почти не выходит, нас просили за двором присмотреть! Я его приведу!

— И впрямь, что отроку с нами, со старухами, сидеть? — спросила мамка. — Пусть потешится!

Никита обрадовался несказанно — взрослые разговоры, при которых велено сидеть и молчать, ему уже надоели. И Матюшка показался ему отличным товарищем — парнишка рослый, улыбчивый, нрава мирного, уживчивого. Этот не станет добровольно сидеть дома за книжками о божественном.

— Ступай, мой голубчик, — сказала Марья Федоровна. — Да смотри, в свайку не играй. Эта игра опасная.

Про свайку Никите еще Иван Андреевич Деревнин рассказывал: что-де из-за этой игры погиб маленький царевич Дмитрий Иванович. Заостренных железных прутиков и колец дома не водилось. А научиться Никите страх как хотелось.

— Не будем, матушка Марья Федоровна, — по-взрослому любезно отвечал Матюшка. А когда выскочили в сени, да на двор, да от избытка сил понеслись вприпрыжку по улице, сказал, остановившись у калитки:

— А у нас и свайка есть!

Никита был счастлив: солнце пригревало, за высоким забором распелись девки, в руке — печатный пряник, на нем олень с рогами, да еще поиграть в свайку — чего еще желать парнишке?

Качели были такие, что на них и малые дети могли качаться, и отроки, и взрослые молодицы. Состояли они из бревна и лежащей поперек длинной доски. Детки — те забавлялись сидя, вверх-вниз. Отроки и отроковицы — стоя. А были ловкие молодицы — когда их край доски поднимется вверх, они еще и подпрыгнут как можно выше.

Никита и Матюшка сперва качались просто, потом — подпрыгивая. На их счастливые крики вышел Матюшкин отчим и перебрался на соседский двор через дыру в заборе.

Был это крепкий мужик в зрелых годах — пожалуй, уж и полвека стукнуло. Но о своем обличье заботился — усы и бороду, а также русые пушистые волосы надо лбом ровненько подстригал. Чтобы не разлетались и не мешали работать — охватил их узким кожаным ремешком. Глубоко посаженные глаза казались совсем черными. Рубаху, подпоясанную не выше и не ниже положенного, а как следует, отчим носил опрятную, с красной вышивкой по плечам, порты — самые простые, холщовые. Левая рука была перевязана чистой тряпицей — видать, рукодельничал и порезался.

— Так ты гостя привел! Это славно, — сказал он. — Я — дядька Осип, а ты кто таков, хлопчик?

Никита назвался — младший сын подьячего Деревнина; подьячий в Вологде помер и похоронен, Никиту с матушкой привезли к родне, чтобы готовить к государевой службе.

— И что, в Земский приказ определят?

Никита пожал плечами — он об этом еще не задумывался.

— Это бы славно, — произнес Матюшкин отчим. — Этак ты и до дьяка дослужишься. Ты к нам почаще приходи. Найдется чем будущего дьяка угостить!

Отчим ушел.

— У других, у кого матушка вдругорядь замуж пошла, таких добрых приемных отцов нет, — сказал Матюшка. — А мой только два… нет, три раза подзатыльник дал и никогда не порол. Он меня по Москве посылает с грамотками, как вернусь — полушку дает, порой и деньгу. Я теперь всю Москву знаю!

— А ремесло у него какое?

— А мы — резчики, доски для печатных пряников режем! — с гордостью сказал Матюшка. — И за них хорошо платят. У нас доски и на большие пряники, и на малые! Ты когда-нибудь видел пряницы? Я тебе покажу! А знаменит доски один богомаз, у него славно выходит. Там и кони, и рыбы, и терема! Наши пряницы хорошо берут! Хочешь — иди к отчиму в ученье! Это веселее, чем в приказе сидеть. А верно ли, что приказных веревками к скамьям привязывают, чтобы весь день сидели и писали?

Про такое Никита от Ивана Андреевича ни разу не слышал. А вот что многие приказные — у самого царя на виду, он знал, и этим похвалился.

Так они забавлялись разговором и тешились качелями, пока не прибежала Авдотья. Марья Федоровна разволновалась, стала выкрикивать невразумительные слова, и Авдотья кинулась на поиски сына. Хорошенько его отругав, увела.

Никита шел и думал: будь что будет, а сюда надо возвращаться и с Матюшкой дружить. Епишка — хворенький, только и разговору, что о книжках и о житиях святых. А Матюшка — славный детинка и свайку лихо мечет. От Зарядья — недалеко. Мало ли, что бабы кудахчут! А он уже скоро возмужает, и на бабье кудахтанье ему будет начхать!

Глава третья

Разбойный приказ, главой которого так внезапно стал князь Дмитрий Пожарский, и впрямь сильно смахивал на проходной двор. Дел хватало — в приказ стекались челобитные, нужно было принимать решения о назначении губных старост и целовальников, о строительстве тюрьмы, расследовать разбои и кражи. Судьи менялись ежегодно, дольше всех просидел в этом чине дьяк Нальянов — более двух лет. Великое дело совершили дьяк Третьяк Григорьевич Корсаков и подьячий Никита Васильевич Постников — обновили Указную книгу Разбойного приказа, откопав в залежах старых бумаг и собрав воедино необходимые для работы указы со времен царя Ивана. Ее уже стали переписывать и рассылать по городам.