С жизнью наедине - [117]

В последние годы Корин отец полюбил рыбачить — а может, просто любил внучку и готов был на все, лишь бы порадовать Лени и Эмджея. Он отошел от дел и целыми днями сидел дома.

Поэтому они выбирались сюда очень часто, несмотря на то что здесь даже в разгар лета в девяти случаях из десяти шли дожди. Они ловили рыбу и жарили на ужин в чугунной сковородке на открытом огне. Поздно вечером у костра Лени читала наизусть стихи и рассказывала о тайге.

Для Лени это не было развлечением. Вовсе нет. Ей это было жизненно необходимо. Так она сбрасывала напряжение, копившееся всю неделю, когда она смешивалась с толпой на пространном кампусе Вашингтонского университета, когда по вечерам ходила на занятия по фотографии, когда продавала книги посетителям огромного книжного магазина «Шори» на Первой авеню, где подрабатывала в свободное время.

Лени приезжала сюда, чтобы заново найти себя на природе, воскресить в душе хотя бы крошечную частичку Аляски, связать сына с отцом, которого он не знал, показать ему жизнь, что принадлежала ему по праву рождения, но не на деле. Аляска, последний рубеж, край, который всегда был и будет для Лени домом. Ее малая родина.

— Слышишь, как он смеется, — сказала Коре ее мама.

Та кивнула. Что правда, то правда: даже сквозь шум припустившего дождя, барабанившего по нейлоновым палаткам, пластиковым капюшонам, широким, как блюдца, листьям, Кора слышала, как смеется внук.

Эмджей рос добрым и веселым. Легко заводил друзей, слушался старших и по-прежнему держал маму или бабушку за руку, когда та вела его в школу. Любил все то же, что и его ровесники: фигурки киногероев, мультики, фруктовое мороженое летом. Об отце по малолетству не спрашивал, но рано или поздно обязательно спросит. Взрослые это понимали. Знала Кора и то, что Эмджей не замечает грусти, спрятанной за улыбкой его мамы.

— Как думаешь, она меня когда-нибудь простит? — спросила Кора, глядя на Лени.

— Я тебя умоляю, Коралина. За что? За то, что ты спасла ей жизнь? Девочка тебя любит.

Кора глубоко затянулась сигаретой, выдохнула дым.

— Да я знаю, что она меня любит. Я ни разу ни на миг не усомнилась в том, что она меня любит. Но из-за меня она выросла в зоне военных действий. Из-за меня видела такое, что не надо видеть ребенку. Из-за меня боялась того, кто должен был ее любить, а потом я убила его у нее на глазах. А потом скрылась и вынудила ее жить под вымышленным именем. Будь я посильнее и посмелее, я бы, может, сумела изменить закон, как Ивонн Уонроу[72].

— На то, чтобы ее дело попало в Верховный суд, потребовалось несколько лет. А ты была на Аляске, не в Вашингтоне. Кто же мог предположить, что в конце концов закон признает право на самооборону за женщиной, которая подверглась домашнему насилию? Кстати, твой отец говорит, что этот закон до сих пор почти не работает. Забудь ты уже об этом. Она же забыла. Посмотри, как она учит сына рыбачить. Твоя дочь счастлива, Кора. Она счастлива. Она тебя простила. Пора тебе тоже простить себя.

— Ей нужно вернуться домой.

— Домой? Туда, где ни воды, ни электричества? К парню с повреждением мозга? Вернуться туда, где ее обвинят в том, что она покрывает убийцу? Теперь же появился какой-то новый анализ крови. Что-то с ДНК. Не глупи, Кора. — Мама обвила тонкой рукой Корины плечи. — Подумай о том, что вы здесь нашли. Лени получает образование, из нее выйдет замечательный фотограф. Ты работаешь в художественной галерее, и тебе там нравится. Дома у вас всегда тепло, и рядом близкие, на которых ты можешь положиться.

Да, дочь действительно простила то, что сделала с ней Кора, и прощение ее было таким же искренним и настоящим, как солнечный свет. Но Кора, как ни старалась, не сумела себя простить. Причем даже не за то, что убила мужа, — Кора знала, что в подобных обстоятельствах снова поступила бы так же.

Она не могла себя простить за те годы, что предшествовали преступлению, за то, что она принимала и терпела, за то, какое представление о любви внушила дочери. Точно проклятие ей передала.

Из-за Коры Лени научилась довольствоваться малым, жила под чужим именем в чужом месте.

Из-за Коры Лени, возможно, никогда не увидит человека, которого любит, не вернется домой. И как же Коре себя за такое простить?

* * *

Улыбайся.

Ты же счастлива.

Лени сама не знала, почему ей приходилось напоминать себе улыбаться и казаться счастливой этим ясным июньским днем, когда они выбрались в заповедник, чтобы отметить окончание университета.

Она ведь и так счастлива.

На самом деле.

Тем более сегодня. Она гордилась собой. Первая женщина в семье, которая окончила университет.

Правда, на это ушло немало времени. И все же. Ей двадцать пять, она самостоятельно воспитывает сына, обладатель — с завтрашнего дня — диплома в области изобразительных искусств. У нее любящая семья, лучший в мире сын, теплый дом. Она не голодает, не мерзнет, ей не нужно опасаться за мамину жизнь. Если она чего и боится теперь, так только того, что и все родители. Что ребенок в одиночку пойдет через дорогу, что упадет с качелей, что к нему пристанет незнакомец. Она давным-давно не засыпает под крики и плач, и утром пол в их доме не засыпан битым стеклом.