С ярмарки (Жизнеописание) - [10]

– Фруменю, голубушка, сердце мое, что ты делаешь? Жалко ведь! Бог тебя накажет! Лучше бей меня, меня бей, только не кошку! - умолял Шолом, подставляя деспотической девице собственную спину. Опомнившись, Фрума сама увидела, что слишком жестоко обошлась с кошкой, стала отливать ее холодной водой и еле-еле отходила животное.

И все это произошло, думаете, из-за чего? Из-за пустяка. Кошка облизывалась, и Фрума решила, что "лакомка" (иначе она ее не называла) стащила что-то со стола. С чего бы это кошке ни с того ни с сего облизываться? Фрума всех и каждого подозревала в чем-либо: если это кошка, значит лакомка, собака - пакостница, мужик - вор, ребенок - свинтус... И так все, весь мир! Но вернемся к Серко.

Изгнанная с позором из дому и из кухни, другая собака на его месте наверняка ушла бы со двора - живите себе сто двадцать лет без меня! Но Серко был не таков. Зная, что ему грозит смерть, он и то не ушел бы. Здесь он родился, здесь и околеет. Тем более что у него были такие заступники, как хозяйские дети. Он снискал расположение в их глазах, хотя Фрума всячески и старалась его опозорить. Многие собаки позавидовали бы харчам и обращению с ним ребят. Они выносили ему в карманах все, что могли найти самого лучшего и самого вкусного в доме. Понятно, тайком, чтобы никто не видел и даже не заподозрил, потому что это могло плохо кончиться и для детей и для собаки. Серко точно определял время завтрака, обеда и ужина и высматривал, когда ему вынесут лакомый кусочек. Он даже знал, что у кого в кармане, и тыкался туда мордой. Мудрая собака!

А фокусы, которым его научили ребята! Например, ему клали на кончик носа обглоданную косточку или кусок хлеба и говорили: "Не рушь!" (понятно, с собакой не говорят по-еврейски). И Серко был готов терпеливо ждать сколько угодно, пока не услышит долгожданное: "Гам!" Тогда он подпрыгивал и - готово!

В долгие зимние вечера Серко никак не мог дождаться своих приятелей. Постоянно часов в девять вечера он появлялся под окном хедера и начинал скрести лапами по замерзшим стеклам в знак того, что надо закрывать книги и идти домой ужинать. Учителю Серко служил чем-то вроде часов. "Ваша собака, - говорил он, - не иначе как оборотень", - и отпускал ребят, которые, взяв свои фонарики из промасленной бумаги, шли домой, весело распевая залихватские "солдатские" песни:

Раз, два, три, четыре,

Пойдем, пойдем на квартиры,

Ахтыр-быхтыр колышка,

Восемь денег, рябочка...

Или:

Пора, пора!

Пора выбираться

И со всеми господами

Распрощаться пора!

Серко бежал впереди и от избытка чувств прыгал, катался по снегу. И все это в надежде на хлебные корки и обглоданные кости, которые достанутся ему после ужина. Мудрая собака!

Сколько раз случалось, на сердце у героя грустно, тоскливо - дома дали взбучку, в хедере еще добавили. Шолом забирался в глубь сада, а с ним и Серко. Там, за плетнем, на куче мусора он садился со своим верным другом, который тянулся к нему мордой, заглядывал заискивающе в глаза, как провинившийся человек. "Чего он смотрит? - размышлял Шолом. - О чем думает в эту минуту? Понимает ли все, как человек? Имеет ли он душу, подобно человеку?" И ему приходили на ум слова учителя: "Собака эта - оборотень". А царь Соломон в Экклезиасте[22] сказал: "И нет у человека преимущества пред скотом". "Но если нет преимущества, почему же Серко - собака, а я — человек?" - думал Шолом, глядя с состраданием и в то же время с уважением на собаку. А собака глядела на него, как равная... Собака - друг! Дорогой, преданный друг Серко!

11 ТРАГЕДИЯ СЕРКО >Гнусный поклеп. - Страдания невинной собаки. - Горькие слезы

Не будет преувеличением, если я скажу, что Серко был умный пес, хорошо понимавший, кто его больше всех любит, и поэтому не удивительно, что он привязался к автору этой книги больше, чем к другим ребятам. Серко безмолвно заключил с ним дружеский союз и любил его самоотверженно, был готов пожертвовать собой для своего друга и господина. Бессловесная тварь, он не мог высказать свои чувства, передать их словами и выражал свою преданность по-собачьи, прыгая, визжа и кувыркаясь по земле на свой, собачий манер. Достаточно было одного слова, стоило его другу и господину приказать: "На место!" - и Серко, послушно удалившись, ложился смирно, как котенок, и только одним глазком следил за тем, что делает его господин.

Между "господином" и "рабом" была нежная любовь, и "господин" никак не мог себе представить, что с ним будет, если Серко вдруг не станет. Как это не станет? Возможно ли? Серко ведь не человек, который может навсегда уехать, даже не попрощавшись. Сколько раз крестьяне пытались заманить Серко к себе в деревню - разве он не прибегал наутро, запыхавшийся, с высунутым языком, не катался по земле, не кидался на шею своему господину, не визжал и не лизал воротник! Можно было поклясться, что слезы стоят у него в глазах!

И все же... И все же настал день, мрачный, тяжелый день, когда добрый, верный Серко ушел, ушел навсегда, навеки и так неожиданно, так нелепо, так трагично.

Случилась эта печальная история летом, в месяц тамуз[23]. Было исключительно жаркое лето, без дождей, люди изнывали от зноя. А ведь известно, что в сильную жару собаки опасны - они бесятся.