С высоты птичьего полета - [5]

Тех, кто ушел, никем не заменили,

А тех, кто пал, ничем не воскресишь!

Так, не пройдя по Франции ни мили,

Я проложил дорогу на Париж.

Я отворял парижские заставы

В боях за Днепр, за Яссы, Измаил.

Я в Монпарнас вторгался у Митавы,

Я в Пантеон из Жешува входил…

Можно ли верить в возмездие? По закону исторической справедливости три фашистские дивизии, захватившие Париж, были разбиты затем под стенами Сталинграда.

Движемся Елисейскими полями. Только причем здесь поля? Разве что памятником бережного отношения к названиям. Так называли рощу, через которую проложили затем авеню, ставшую центральным проспектом города. Трудно сознанию, зачатому в сумерках энергетического кризиса, представить зрелище огненной реки, электрического фейерверка с шедеврами рисующего света. Даже одной витрины с набором дежурной необыкновенной красоты казалось достаточно, чтобы поразить воображение. Но их здесь – не одна, а сплошной сверкающий ряд.

Поток машин. Знаменитые рестораны и кафе, иногда с партером наружных кресел. Мраморные столики порой теснят по-воскресному праздничный поток. У кинотеатра «Триумф» небольшая очередь. Но не у касс. У них свободно, там, получая билеты, расплачивается единственный человек. Остальные ждут в стороне, у встроенных в тротуар перил. Тут и там продавцы-арабы стучат о тротуар надутыми разрисованными пластиковыми «шарами» – бревнами. Удар и бревно взмывает над головами прохожих на высоту в несколько этажей. Контрастно с бездумно гуляющей толпой выглядят полицейские. Они по виду – при деле и вооружены до зубов: выпирают из кобуры огромные револьверы, а за спиной и в руках расчехленные винтовки и автоматы.

Ослепительный отрезок Полей сравнительно невелик. Мы идем их продолжением, тихим, обсаженным деревьями, и затем по мосту Александра III пытаемся замкнуть кольцо. Этот мост, носящий имя русского царя, самый разукрашенный, хотя сам царь неприметен в отечественной истории. Правитель – деспот, правитель-реакционер, но в его царствование был заключен русско-французский союз.

Стосемиметровый одноарочный мост обильно украшен фигурами. Несимметричными ледяными глыбами выплывают из-под него прогулочные корабли. Прозрачный стеклянный верх позволяет любоваться окрест в любую погоду. Рядами встроенные в борта прожекторы освещают ночные дома. До и после корабля они в темноте, но там, где движется светящийся прогулочный айсберг, дома рельефней, чем днём. Остается только посочувствовать обитателям парижских набережных.

Наш район тих и готовится к рабочему дню. Окна моего номера смотрят на улицу. Подхожу к окну: на противоположной стороне в окне вижу распластавшегося в кресле упившегося или уколовшегося человека. Включаю телевизор. Попеременно смотрю то концерт, то футбол. Затем, так и не найдя обычной подушки, подкладываю под голову длинный валик и, разметавшись на широкой двуспальной постели, занимающей две трети комнаты, проваливаюсь в сон.

Без иллюзий

С утра пораньше выходим на тихую Ожеро. Спешат ранние прохожие, вытянув палку-поводырь, идет слепая девушка. Негры-уборщики в ярких зеленых комбинезонах с красными поясами моют тротуар. Убирать его удобно. Он сделан с наклоном. Вода из шланга от миницистерны, ползущей по тротуару, стекает в канавку проезжей части и дальше в уличный сток. У подъездов сигналят красными крышками полиэтиленовые мусорные контейнеры на колесиках. Все, что не вместилось, упаковано в пластиковые мешки и коробки. Подходит машина-уборщик, мусор проглочен. К магазинам подъезжают фургоны, встроенные подъемники опускают контейнеры на колесиках. Они касаются тротуара и легко катятся вовнутрь.

Семь часов, а многие магазины открыты: булочные, овощные, продовольственные. Вдоль тротуара на выносных лотках расставляют цветы. О цветах разговор особый. Удивляешься их красоте. Идем вдоль газонов, причудливо остриженных кустарников, клумб, и, словно в сказке об аленьком цветочке, никто с цветами здесь не возится, не поливает, не стрижет, а между тем все ухожено и замечательно выглядит.

По тротуару движемся осторожно – не угодить бы в собачий кал. Дворов здесь, кажется, нет. Собак выгуливают по тротуарам. Собаки разные, ведут себя чинно. Сторонимся на всякий случай. Ведь голова набита прочитанным: «на 55 миллионов французов приходится 9 миллионов собак. Ежегодно около полумиллиона французов покусано их четырехногими друзьями».

Солнце едва задело верхушки крыш. Утро – не время иллюзий, да и откуда им быть в наш просвещенный век? Крыши, крыши, над ними голая Эйфелева башня. Впрочем, и вовсе не Эйфелева, ведь настоящая фамилия Эйфеля – Боникхаузен.

По утверждению справочника Мурра и швейцарской газеты «Констрюир», автор проекта башни – Морис Кехлен из Цюриха, а Александр Гюстав Эйфель – его шеф, как теперь принято говорить – представитель административно-командного аппарата.

Кехлен подчинялся Эйфелю и возглавлял в эйфелевом Обществе металлических конструкций проектное бюро. Он предложил построить высотную радиомачту и подготовил эскиз её, расчеты, чертежи. Сначала Эйфель отнесся к проекту холодно. Однако проект был отправлен на очередную выставку декоративного искусства с его подписью как руководителя Общества. Проект привлек всеобщее внимание. Но строительство башни оспаривалось. Петицию о запрете «варварского сооружения» подписали триста видных деятелей Франции. Среди них Гуно, Мопассан, Дюма-сын.