С видом на жизнь. Дилогия - [2]

Связанная по рукам и ногам я лежала уже, наверное, больше часа, не спеша открывать глаза. Сначала пыталась прислушаться к гулким звукам окружающего меня пространства, затем лихорадочно соображала, что происходит. Мне понадобилось довольно много времени осознать, что мое дикое желание родиться заново исполнилось дословно. Сомневаться в психическом здоровье меня любимой я никогда бы не стала, потому как это самое здоровье ни разу меня не подводило. Раньше мой мозг упорно отказывался вырубаться, когда я того не хочу, рождать чудовищ, видеть галлюцинации и слышать потусторонние звуки.

На сон действие походило мало, ведь ото сна можно очнуться, а здесь мне это не грозит. Значит — реальность, которая каким‑то чудесным образом отразила мое пожелание, высказанное там, на могилках. Если мысль и материальна, то сейчас как никогда раньше.

Честно говоря, такое предположение мне совсем не понравилось. Это же значит, меня ждет полная потеря дееспособности на ближайшие годы. А сейчас я открою глаза, и люди снаружи опять начнут тыкать в лицо грязной женской грудью, пытаясь меня накормить. Молока я не хотела, мало того, при мысли, что придется его пить, меня затошнило. Так… Вспомним все, что знаем по этому поводу. Если я откажусь от «маминого» молока, меня можно будет кормить и из бутылочки, но особой смесью. А если это глубокая деревня? Тогда разведенным коровьим молоком. Иначе загнусь. Надеюсь, они, те что снаружи, об этом знают. Я мысленно хихикнула, представив, как я, высунувшись из пеленок, начну просвещать родителей насчет своего меню. Вот шуму‑то будет: телевидение, различные ток — шоу, исследования в закрытых институтах. Интересно, если сейчас исследовать мой мозг, можно ли его отличить от мозга других младенцев…

Ладно, потом подумаю об этом. Сейчас же, первым делом мне придется выдержать бой с грудью. Мой сын отказался от моей в полгода, тяпнув меня единственными двумя зубами. Мне предстоит задача потруднее — зубов‑то пока нет! Это ж как нужно будет сжать челюсти, чтобы больше ни у кого не возникало соблазна всунуть в меня сосок груди. Я провела языком по пустым деснам. «Надо будет с первого дня следить за зубами, чтобы сиять потом красивой улыбкой,» — подумалось вдруг мне.

Еще вспомнилось, как в детстве я пряталась в ванную комнату, выдавливала пасту из тюбика и смывала ее водой. А потом выходила и уверяла маму, что зубы почистила лучше некуда. Теперь такой ошибки я не допущу. И вообще перспектива прожить жизнь заново нравилась мне все больше и больше. Очень часто известные люди в интервью журналистам гордо так говорили: если бы мне представилась возможность прожить жизнь заново, я бы снова поступил так же (то есть стал героем — спасателем, совершил подвиг, отдал жизнь детям и т. д. и т. п). Я никогда их не понимала: зачем так же, если можно узнать и испытать что‑то новое. Вот теперь и проверим. Мысленно я составляла список того, что нужно будет сделать в детстве: плавание, с обязательным нырянием с бортика, танцы, музыкалка, японский и китайский языки.

Я вздохнула: ладно об этом позже. Сейчас пора заявить о себе миру и провести разведку боем. Я собралась и открыла глаза. Тишина. Ладно, попробуем по — другому. Я заорала. Тут же вокруг что‑то загремело, приторный голосок заверещал над ухом и меня подняли. Ощущение убийственное: пошевелиться не могу, опираюсь двумя точками на чьи‑то руки, понимая, что одно неловкое движение и навернусь.

Очень не понравился и тот факт, что я не поняла ни слова из сказанного в мой адрес ласковым женским голоском. Это не английский, не немецкий, не арабский и не один из славянских… Господи, только не аборигенкой каких‑нибудь диких племен с экзотическим цветом кожи! Я пыталась рассмотреть людей, но глаза еще отказывались выполнять свою прямую функцию. И только спустя недели, а то и месяцы, я немного успокоилась, сумев внимательно рассмотреть родителей. Вид у них был вполне европейский.

В общем, это хорошо, что дети ничего не помнят. Это же какую психологическую травму можно получить, осознавая, что когда снимают твои мокрые пеленки, все глазеют на тебя, будто стараясь запомнить все в мелочах. Фрейда на них нет. Трюк с грудью, кстати, получился. Моя новая мама отделалась синяками. Пытались кормилицу подсунуть, но я и ее тяпнула. Обычных резиновых сосок у них в хозяйстве не водилось (это ж в какой бедноте мне посчастливилось родиться), молоко в рот мне капали с какой‑то тряпочки отвратного вида. Зато времени было вдоволь. Я потратила его на изучение языка, пробы голосовых связок и обдумывание ситуации. А она мне не нравилась все больше. Мало того, что родилась я явно в крестьянской семье, не блещущей богатством и интеллектом, так еще и неизвестно где. Звучавшие названия сел и городов ни о чем вообще не говорили. Праздники отмечались такие, о которых у нас никто ничего не знал. Но самое ужасное: ни электричества, ни телевидения, ни радио, ни каких‑либо бытовых приборов.

Первым моим вмешательством в окружающий мир была борьба за имя. Любящие родители решили назвать меня Серта. Мой новый папа как‑то обмолвился, что в переводе с древнего языка это значит «радость души». Я, конечно, радость, не спорю, но имя показалось мне гадким. Сначала я просто не откликалась, что мои родители принимали за мою детскую недалекость и тупость. В моем слухе сомнений не возникало. Уж на «ням — ням» я реагировала весьма однозначно. А уже ближе к моим шести месяцам от рождения на каждое радостно — повизгивающее обращение ко мне «Серточка», а просто твердо и четко говорила: «Света». Первое такое заявление повергло услышавшего его папу в шок. Он просто смотрел на меня и хлопал глазами. Когда история повторилась, он отмахнулся от меня как от нечестии. Разве что не перекрестился. Только через несколько дней после повторения мною такого просто слова, папа подошел ко мне, наклонился к самой моей радостно улыбающейся моське и тихо спросил: «А может Вета? Это значит «защитник людей»… Я подумала, потом весело подмигнула папаше и кивнула. Света — Вета… Какая в сущности разница, как они будут меня называть.