С того берега - [5]
— О, река моя, — заговорил старик Курендай, приложив руку к груди. — Это ты меня выкормила. Это ты меня вырастила. То, что увидел, впервые открыв на мир глаза, была ты. Тебе первой обрадовался, тебе первой удивился. Тебя первую испугался. Пил из тебя, ел из тебя. Радовался, что вижу тебя. Если не слышу твой голос — грустно становилось. И зачем ты взяла моего сына? Ненавижу тебя! Ты враг! Ты — хуже Иуды. Проклинаю тебя отцовским сердцем! Чтоб ты высохла вся! Чтоб твое дно растрескалось от солнца!
И вдруг он упал на колени.
— Что я говорю, неразумный! Прости меня, Катунь! — Он потянулся губами к воде и стал целовать полую мутную воду. — Отдай мне сына, Катунь. Не терзай меня. Хоть кости его отдай. Хоть ноготок его отдай. Зарою в землю. У человека в земле должна быть могила, не в воде. Отдай, пусть он в земле успокоится…
Долго лежал старик недвижимо на влажном песке. Казалось, умер. Но он был жив. Отлежавшись, старик поднялся и, покачиваясь на неверных ногах, поплелся к тому месту, где у них заведено было оставлять лодку.
Лодка лежала на берегу возле воды.
Старик подергал за цепь.
— На замке. Хорошо, — прошептал он. — Учар не уплывет на тот берег. Не сможет… — Приподняв большой плоский камень, лежавший неподалеку, достал оттуда ключ, положил в карман.
В стороне зашуршали шаги. Кто брел сюда, старик в темноте разглядеть не мог. Он услышал причитания жены:
— Где ты сейчас, дитя мое, где? Между каких камней ты застрял? За какое корневище зацепился в глубине? Может, ты лежишь на дне, придавленный камнем, и тебя заносит песком? А может, вертит, бедного, в каком водовороте? Ой, сердце мое, сердце… А может, тебя, мою плоть, рыба обгладывает, червь точит? Или выбросило тебя на берег, и лиса или росомаха растаскивают твои косточки? Ворон расклевывает твои глазушки?
Не выдержал старик Курендай плача старухи, потер рукою повлажневшие глаза и кашлянул.
— Ой, кто это, кто? — испугалась старуха.
— Это я, Шалтырак. Не бойся.
— Зачем ты сюда пришел? Ты же обещал не ходить к реке.
— А ты зачем пришла?
— Проверить, на замке ли лодка.
— Я уже проверил. Заперта лодка.
— Ключи взял?
— В кармане у меня ключи.
— Вот и хорошо. Завтра на рассвете надо, их положить на место. Понял, старый? Ну пойдем домой, отец моих детей. Не будем больше плакать. У нас Учар есть, дочь есть, внуки есть. Для них надо жить. До-олго жить…
Молодежь разделилась на две равные группы, и две живые цепи встали друг против друга. Парни и девушки крепко взялись за руки. Они стоят высокие, стройные, гибкие, будто сосны в ветер. Визг, смех отзываются эхом в ближних скалах. Молодые недолго беду помнят, уже позабыли о ней. Начинается игра «колузужу» — разрывание рук-цепей.
Шыранкай крепко стиснула руку Учара и завела чистым, как родник, голосом песню — призыв к другой половине:
Салкын разбежался изо всей силы и навалился грудью на руки Учара и Шыранкай, пытаясь разорвать цепь, но не смог.
Молодежь, стоящая в одной с Учаром и Шыранкай цепи, загомонила с радостью:
— Салкын — наш пленник! Салкын — наш пленник!
Если бы Салкыну удалось разорвать цепь, он бы увел Шыранкай пленницей к своим. Одного Учар так и не понял то ли на самом деле Салкын не смог разъединить их руки или добровольно захотелось стать пленником, чтобы встать рядом с Шыранкай. Он встал посередке, между Учаром и Шыранкай, взял их за руки и запел ласковым мягким голосом:
Тут Шыранкай получила вызов с противоположной стороны и убежала туда. Цель разорвать она не смогла и осталась там. Но Салкын не остановил свою песню!
— Эй, парень! — Учар резко встряхнул Салкына за руку. — Давай отойдем в сторонку, — проговорил он негромко, чтобы другие не слышали. Его сердце колотилось в груди.
— Давай, — кивнул Салкын.
Они отошли за куст, и Учар тотчас схватил Салкына на грудки.
— Ты меня за врага считаешь? Скажи!
— Нет, Учар, — спокойно ответил Салкын. — Я просто хочу, чтобы ты возвратился на наш берег. Видишь, как у нас хорошо. Столько молодежи. А какие девушки… А ты…
— Что я?
— С кем ты там играть станешь? Разве что со свиньями Каллистрата. Ты продался кулаку за кусок хлеба. — Салкын тоже схватил Учара за ворот. — Ты — предатель!
— Ах, ты так? Знаешь, что я тебе сейчас сделаю?
Но Салкын усмехнулся и спокойно сел на камень.
— Ты мне ничего не сделаешь. Пальцем не коснешься. Понял? Я — секретарь комячейки. Кто на меня руку поднимет — тот контра.
— Стало быть, ты — под защитой власти? Вон как… Ну что ж, веселись. Меня можно обидеть любым словом и заступиться некому. — Учар, круто повернувшись, пошел к лошади. Жалко было ему уходить от Шыранкай. Так приятно было стоять рядом о ней и ощущать живое тепло ее руки.
Учар дернул аркан, вырвав из земли колышек. Повел свою лошадь к юрте. Не успевшая вволю поесть и отдохнуть, лошадь шла за хозяином неохотно. Пять дней Учар искал труп своего брата, и все эти дни лошадь не попаслась как следует. Нынче на берегах Катуни не то что лошади, овечке не наесться. Вся трава засохла на корню. Начало лета, а трава шуршит под ногами, жестяная да и только. Такое было лютое солнце в эту весну.
