С тобой моя тревога - [7]

— Ну, положим. — Дорофеев вдумывался в слова паренька и был доволен, что они созвучны с его мыслями. — Ну-ну…

— Пусть не думают, будто великое одолжение нам делают! Что осчастливили нас своим приходом. Ни цветов, ни пирожных не будет! Пусть спасибо скажут. Ведь верно?!

— Ни цветов, ни пирожных… И спасибо они пока не скажут. Может, потом.

— Еще, по-моему, чтобы не нянчиться с ними. Не детский сад. И не тюрьма у нас. Я бы их прямиком привел в красный уголок, ткнул носом в моральный наш кодекс и сказал: «Вот по этим законам живем мы. И вам по ним придется жить. А все остальное — не по правилам!»

— Не слишком ли круто? Так вот, сразу!

— И совсем, по-моему, не круто. Не в космос же их запускать собираемся без тренировки. Жить правильно, по-моему, не перегрузка, а нормальное состояние.

— Так ведь они не совсем нормальные в смысле понимания жизни, Петя, — заметил Дорофеев. Ему явно нравилось беседовать с этим прямолинейным пареньком. — Может, для них нормальная жизнь как раз перегрузка, а?

— Так что же получается, Сергей Петрович?! Выходит, вроде космонавтов они. Сначала на качелях их покатаем, чтобы голова не кружилась, потом в самолет, потом с парашютом, потом с катапультой, да? А я против! Я так считаю — вымазались в… — Петя, не докончив фразу, смешался. — Ну, одним словом, если человек долго в бане не был, то надо ему свою грязь сразу смывать, а не так, чтобы сегодня башку вымыть, завтра — шею, послезавтра — ноги. Сразу вымылся, сразу переоделся. Скажете, не верно? Делу их научить — это пожалуйста! На это время им нужно дать. С этим мы обязаны считаться. А от воровства отучаться постепенно нельзя.

— Ужасно ты мудрующий парень, Зайцев, — одобрительно сказал Дорофеев. — Молодец!

— Какой есть! — запальчиво откликнулся тот, возбужденный, уверенный в своей правоте, и засмущался, поняв, что надерзил, сказал потухшим голосом: — Вы извините, Сергей Петрович! Это у меня нечаянно.

— Да нет, чего же! — рассмеялся Дорофеев добродушно. Он поглядел в распахнутое окно: на улице было темно; вечер шуршал в шершавых листьях молодого карагача, раскачивал оконные рамы.

— Пожалуй, не дождусь, пойду… А дело вот какое: завтра утром надо привезти этих троих на завод. Кому за ними ехать? Подумал, может, вам, дружинникам, поручить.

— Нам так нам, — согласился Зайцев.

— Договоритесь, кто из вас поедет. Потом мне позвоните. Чтобы не из первой смены были… Возьмете автобус.

— Позвоним, Сергей Петрович!

Петя проводил директора до двери.

«Хороший парень, — с какой-то волнующей, почти отеческой нежностью думал по дороге домой Дорофеев, о Петре Зайцеве. — Добрый, честный. И — теплый изнутри. Как ломоть свежего хлеба…»

Ветер сметал с тротуара и дороги в арыки сухие листья акаций и карагачей. За деревянными штакетниками во дворах жгли из них костры: кучи волглых листьев горели неярко, дымили. Сладкий запах жженого вишневого листа плыл над улицей, над поселком. Запах был как у хорошего трубочного табака. Только с привкусом грусти.

…Сергей Петрович вытер ноги о влажную тряпку, расстеленную на парадном, нажал кнопку. Через несколько секунд засветились квадратики дверной фрамуги: это Лидия Федоровна включила свет в прихожей. Сергей Петрович знал, что ровно через четыре секунды вспыхнет лампочка над парадной дверью. Жена уже у двери, хотя легких шагов ее по дорожке, сплетенной из каких-то водорослей или жестких трав, никогда не слышно.

— Это я… — тихо произнес Сергей Петрович.

Лидия Федоровна открыла дверь, приняла пальто от мужа и повесила на круглую деревянную вешалку.

Директор завода занимал коттедж из четырех комнат, длинной прихожей и большой, во весь дом, застекленной веранды, выходившей в сад. На веранде до сих пор с самой весны стояли обеденный стол и кровати: здесь все жаркое лето была и столовая, и спальня. Душными вечерами сам Сергей Петрович или Лидия Федоровна щедро поливали из шланга дорожки, грядки и клумбы, кроны фруктовых деревьев. После этого распахивали окна, выходившие с веранды в сад. В помещение врывался уже не жаркий, а процеженный через мокрую листву, остуженный ветер. С деревьев на землю и на цветы в клумбах долго падали капли, и шум этот — ровный, нечастый — был схож с шумом уходящего дальше дождя.

Под эту капель супруги ужинали, сидя друг против друга. Потом смотрели телевизор или читали, пили чай. На столе под накрахмаленными полотняными салфетками всегда стояла ваза с фруктами.

Небольшой ягодник в конце двора и фруктовые деревья вырастила Лидия Федоровна. Посадила она их на второй год после приезда от доброты душевной, искренне веря, что на следующее лето особняк займут другие люди, скорее всего новый директор с семьей, и вспомнят их, Сергея Петровича и Лидию Федоровну, находящихся уже далеко, дома…

Уехать не пришлось ни на следующий год, ни даже на пятый. Лидия Федоровна развела вдоль веранды цветник. Год назад садовод соседнего колхоза старик усто-Мурад привил на ее красные розы необычайно красивые — «Победу» и «Президента Гувера». Розы цвели с мая до конца октября, даже в ноябре — до первого заморозка. В больших цветочных горшках пышно расцвели хризантемы — белые, чуть прозрачные, будто вылепленные из воска, желтые, красные. Хризантемы с вьющимися, почти кудрявыми, лепестками и с лепестками длинными и острыми.