С тобой и без тебя. Нежный враг - [40]

— Может быть, уйдем куда-нибудь? — прокричала ему Амбер после четвертого собрания. У нее уже не выдерживали барабанные перепонки. Генри с радостью согласился с ней. Он взял ее пустой стакан и стал проталкиваться сквозь толпу.

— Боже, это было жутко, — сказал он, когда они наконец выбрались на Гоуер-Плэйс.

— Что ж, это была твоя идея, — усмехнулась Амбер, повязывая шарф вокруг шеи.

— Я был в отчаянии, — расплылся в улыбке Генри.

Она с недоумением посмотрела на него.

— От того, что хотел услышать их?

— Нет, от того, что не мог найти предлога встретиться с тобой.

— О! — Наступила минута неловкого молчания. Генри пытался понять ее реакцию на эти слова. Сердце вдруг бешено заколотилось в груди. — Не стоит искать предлога, — начала она медленно. Он вздохнул с облегчением. В ее голосе он услышал тон одобрительной улыбки. — Я…

— Амбер, — вдруг перебил ее Генри. — Ты мне очень нравишься. Я хотел сказать, что я серьезно. Правда. — Он готов был пнуть себя. Они стояли на углу улицы под жутким желтым светом фонарей. Он смотрел на нее сверху вниз, на ее сияющие озорством глаза поверх ее полосатого яркого шарфа. Такая обстановка предполагала только одно — и он нагнулся к ней и поцеловал.

Она определенно светилась от счастья. Той же ночью, когда они лежали в его слишком короткой кровати, Генри стал вспоминать предшествующий ночи вечер, каждую драгоценную минуту. Солнечный свет и тепло. Другие постоянно твердили, что Амбер Сэлл черствая, равнодушная и холодная… Он видел, что все как раз-таки наоборот. По отношению к нему она вела себя совершенно противоречиво. В ней было что-то неординарное, что не поддавалось объяснению. Она не была веселой, краснощекой англичанкой, как большинство девушек, которых он знал и с которыми не раз встречался, и тем не менее она оставалась самой что ни на есть англичанкой. У них обоих было одинаково развитое чувство юмора; им нравились одинаковые музыкальные группы; они любили одни и те же книги. Она прожила в Лондоне всю жизнь, и, несмотря на это, не имела какой-либо особой привязанности к городу. Когда же они размышляли над тем, куда уедут, когда закончат учебу, Амбер говорила, что для нее открыт весь мир, для нее одной. И не потому, что она была богата. Каким-то образом, не подозревая об этом, она затронула его самые сокровенные чувства, которые были так же сильны, как и тогда, когда он приехал в Англию пять лет назад. Пять долгих, холодных, бесполезных лет, лет без тепла. Ему порой казалось, что Англия топит его в своем мрачном и водянисто-сером свете. Вообще, Генри не был румяным, превосходно играющим в регби учеником английской школы, каким должен был бы стать — он вообще не был англичанином. Он был родезийцем, или жителем Зимбабве, как их теперь называли. Его отец, Джордж Флетчер, начал второе поколение поселенцев с африканскими корнями. И Генри рос, полагая себя африканцем. Не считая единственного визита в восьмилетнем возрасте к родственникам в Йоркшире, он никогда не был в Англии, стране, которую его родители требовали называть домом. В пятнадцать лет, когда он был уже почти шести футов ростом и являлся одним из самых популярных учеников Академии принца Эдварда — эксклюзивной школы для мальчиков на окраине Солсбери, его родители стали подумывать над тем, чтобы вернуться домой. В 1979-м, через несколько месяцев после падения режима Иана Смита, они упаковали вещи и отправились в путь, в страну, которую Джордж Флетчер провозгласил страной дождей. Это была его любимая фраза. Братья Генри, Джошуа и Мартин закончили университеты и уехали от дождя и грязи сразу же, как только смогли. Джошуа отправился в Сидней, а Мартин обратно в Африку, в Йоханнесбург. Теперь Генри остался единственным, кто мог возвращаться на выходные в коттедж в Кембриджшире, куда бежали его родители, — там было тихо, хотя Генри не понимал, чем здесь лучше. Они редко вспоминали о своей прежней жизни. Отец стал работать менеджером в банке, и мама тоже быстро пристроилась.

Генри отослали в Кларк-холл, одну из многочисленных общественных школ неподалеку от дома. Меньше чем за месяц он усвоил правильное английское произношение, и мальчика родом из Зимбабве, привезенного пятнадцатилетним в Англию, по языку нельзя было отличить от остальных учеников. С его прирожденным любопытством ко всему неизведанному и выдающимся желанием утвердить себя Генри быстро добился успеха. К тому времени, как он перешел в шестой класс, красивый школьный любимчик был таким же англичанином, как и все вокруг него. Он не понимал, почему ему нравился именно этот стиль жизни.

Их семья, если верить Джорджу, была одной из самых успешных. В прошлые годы, когда в экономике начались трудности, многие белые поселенцы, обосновавшиеся в Зимбабве, возвращались — и лишь беднели. Жизнь становилась более отчаянной и горькой, но не для Флетчеров. В самый последний момент — это была еще одна его любимая фраза — им удавалось устоять. Но Генри так не считал. Ему казалось, будто часть его оторвали, и единственным способом выстоять было забыть это все. Он так и делал до встречи с Амбер Сэлл.