С тех пор, как уснула моя красавица - [43]

Жоржетт Веллс сложила на груди руки.

— Прохладно; правда, ненормальная погода? Я знаю, что все эти лаки для волос портят атмосферу. Ну, неважно, — продолжала она в то время, как Рут не сводила с нее и Даны глаз, ловя каждое слово. — У меня очень странное ощущение, что что-то произошло с Этель, и что здесь не обошлось без этого слизняка, ее бывшего.

— И не забывай, мама, — вмешалась Дана, — что он снова приходил в среду и явно чего-то боялся.

— Да, я как раз собиралась сказать, что ты еще видела его в среду. Это было пятое, значит, он мог принести чек. А потом я видела его вчера. Ну скажите, с чего ему было возвращаться? Но никто не видел саму Этель. Я просто начинаю думать, что он что-то с ней сделал, и, может, оставил что-то вроде улики, и это его беспокоит.

Закончив свой рассказ, Жоржетт победно улыбнулась и попросила Рут:

— Как друг Этель, помогите мне решить, стоит ли звонить в полицию и сказать им, что у меня есть подозрения, что мою соседку убили?

* * *

В пятницу утром Китти Конвей позвонили из госпиталя: заболел один из водителей-волонтеров, не может ли она его заменить?

Китти вернулась домой лишь во второй половине дня, быстро переоделась в спортивный костюм и кроссовки и поехала в Моррисон-Стэйт-парк. Тени уже становились длиннее, и всю дорогу она рассуждала сама с собой, не лучше ли подождать до утра, но в то же время продолжала ехать и наконец добралась до парка. За последние несколько дней солнце подсушило щебеночное покрытие на стоянке и тропинках, но на заросших лесом участках приходилось идти по влажной грязи.

Китти обошла вокруг конюшню, стараясь в точности следовать тому маршруту, по которому несла ее лошадь сорок восемь часов назад. Но к собственной досаде, она не могла в точности вспомнить дорогу.

— Никакого чувства ориентации, — пробурчала она себе под нос, когда ее по лицу стегнула ветка. Ей пришло на память, как Майкл, оказавшись один в незнакомом месте, всегда тщательно зарисовывал все пересечения дорожек и другие ориентиры.

После сорока минут бесполезного блуждания, ее кроссовки совершенно промокли и покрылись налипшей грязью, ноги болели, и Китти остановилась передохнуть и немного почистить обувь на том месте, где обычно останавливались и группировались наездники. Никого не было ни видно, ни слышно; солнце почти совсем зашло. «Я совсем рехнулась, для прогулок в одиночестве это не самое удачное место. Вернусь сюда завтра», — подумала Китти.

Она встала и той же дорогой пошла обратно. «Ну-ка, минуточку, это же было как раз где-то здесь, — вдруг заметила она. — На этой развилке мы взяли вправо и начали подниматься по склону. А вот на этом месте чертова кляча решила сорваться в галоп».

Теперь Китти была уверена, что не ошибается. Ее сердце бешено забилось от дурного предчувствия и страха, после бессонной ночи оно совсем вышло из-под контроля. «Она видела руку… Она должна позвонить в полицию… Смешно, да и только. Это все ее воображение. Она будет выглядеть круглой идиоткой. А что, если позвонить, не называя своего имени, и не влезать самой в это дело. Нет, не годится, они могут проследить, откуда был сделан звонок». И в конце концов она вернулась к своей первоначальной затее — прежде чем поднимать тревогу, проверить самой.

То расстояние, которое лошадь пронеслась за пару минут, Китти прошла за двадцать. «Как раз на этом месте это безмозглое животное начало жевать какие-то сорняки, — припоминала она. — Здесь я натянула поводья, лошадь повернула и помчалась вниз».

«Здесь» — это на вершине крутого каменистого склона. В наступающих сумерках Китти начала спускаться. Кроссовки скользили по камням. Один раз она упала, потеряв равновесие, и оцарапала руку. «Я обязана сделать это», — уговаривала она себя. Несмотря на холод, лоб ее покрылся испариной. Она вытерла лицо не замечая, что рука испачкана в грязи. Нигде не было видно ничего похожего на синий рукав.

На полдороге она остановилась и присела на большой валун. «У меня просто не все в порядке с головой, — решила она. — Еще слава Богу, что хватило ума не позвонить в полицию. Надо отдышаться и скорее домой под горячий душ». И добавила вслух:

— Я не нахожу подобные прогулки чересчур увлекательными.

Когда ее дыхание пришло в норму, она вытерла руки о свой светло-серый костюм и собралась вставать. Опершись правой о камень, она что-то почувствовала под рукой.

Китти опустила голову, и крик застрял у нее в горле, вместо него вырвался лишь глухой стон. Ее пальцы коснулись других пальцев, наманикюренных, с покрытыми темно-красным лаком ногтями. Ладонь Китти скользнула по камню рядом с другой ладонью, обрамленной синей манжетой, которая так врезалась в ее сознание. Обрывок черного целлофана траурной лентой обвивал тонкое безжизненное запястье.

* * *

В пятницу в семь часов утра Денни Адлер, переодевшись в пьянчужку, расположился под стеной дома прямо напротив Шваб-Хаус. Было сыро и ветрено, и он подумал, что вполне вероятно, Нив Керни не пойдет сегодня на работу пешком. Но еще давным-давно, выслеживая очередную жертву, он научился быть терпеливым. Большой Чарли говорил, что обычно Керни уходит в магазин рано, где-то между половиной восьмого и восемью.