С тех пор, как уснула моя красавица - [41]

Работая секретарем, Рут зарабатывала 26 тысяч в год. После вычета налогов, страховок, расходов на машину, одежду и завтраки на работе ее чистый заработок составлял приблизительно как раз ту сумму, которая уходила к Этель.

— Я просто рабыня у этой старой ведьмы, — эту фразу она периодически бросала в лицо Симусу.

Обычно Симусу удавалось ублажить жену. Но этой ночью он был в такой ярости, что, когда поднял руку, Рут отступила назад, боясь, что он может ударить. Но он только выхватил купюру и разорвал ее пополам.

— Тебе интересно знать, откуда она у меня? — орал он. — Мне дала ее эта сука! Когда я попросил ее об освобождении, она сказала, что будет очень рада мне помочь. И что она была так занята весь месяц, что у нее не было времени шляться по ресторанам. Вот это то, что у нее осталось.

— Так она не отказалась от денег? — зарыдала Рут.

Ярость на его лице сменилась ненавистью.

— Возможно, мне удалось убедить ее, что человеку не надо так много. Но, может, и тебе тоже стоит об этом поразмыслить.

Его ответ вызвал у Рут такой приступ возмущения, что она задохнулась.

— Не смей так разговаривать со мной, — заорала она и в ту же минуту с ужасом увидела, как из глаз Симуса брызнули слезы.

То и дело всхлипывая, он рассказал ей, как бросил в ящик письмо вместе с чеком и как девчонка, которая живет этажом выше Этель, отозвалась о нем и о его деньгах.

— Весь дом считает меня кретином.

Всю ночь Рут пролежала без сна в спальне одной из дочерей, она настолько была переполнена презрением к Симусу, что даже не могла себя заставить лечь рядом с ним. К утру она пришла к выводу, что презирает заодно и себя тоже.

— Этой женщине удалось превратить меня в настоящую мегеру, — думала она. — Я дошла до точки.

Сжав губы, Рут, вместо того, чтобы повернуть к станции метро на Бродвее, шла прямо по Вест-Энд Авеню. Резкий утренний ветер подгонял ее, и она все ускоряла шаг в своих туфлях на низком каблуке.

Она была полна решимости начать борьбу с Этель. Это давно следовало бы сделать. Рут достаточно начиталась ее статей, в которых та постоянно становилась в позу ярой феминистки. Но сейчас контракт на книгу, который подписала эта баба, стал поистине ее Ахиллесовой пятой. Как будет интересно, когда на шестой странице в «Пост» напечатают, что она ежемесячно сдирает тысячу долларов у человека, имеющего трех дочерей-студенток! Лицо Рут исказилось мстительной ухмылкой. Если Этель не отменит притязания на алименты, она вцепится ей в глотку. Сначала — «Пост», потом — суд.

Начальница отдела кадров, где Рут просила ссуду для того, чтобы заплатить за учебу дочери, была в шоке, услышав эту историю про алименты.

— Моя подруга — прекрасный адвокат по бракоразводным делам, — сказала она. — Она может себе позволить время от времени общественную работу, ей бы понравилось заняться таким дельцем. Если я правильно понимаю, вы никак не можете изменить решение об алиментах, но, может, это станет поводом пересмотреть закон. Если все будет предано огласке, вполне возможно, что вы выиграете.

Рут растерялась.

— Мне бы не хотелось ставить в неловкое положение своих девочек. И это означает признать, что бар еле сводит концы с концами. Я должна подумать.

Пересекая 73-ю улицу, Рут подумала, что либо Этель отказывается от денег, либо она, Рут, будет просить о встрече с этим адвокатом.

Молодая женщина катила коляску прямо на Рут. Та отступила в сторону, чтобы дать женщине дорогу и налетела на худого мужчину в грязном пальто и шапке, почти полностью съехавшей на лицо; от него за версту разило перегаром. В отвращении сморщив нос, она покрепче вцепилась в свою сумочку и отшатнулась к обочине. «Как много народу», — думала она. По прохожей части бежали дети со школьными книжками; пенсионеры вышли на свои ежедневные прогулки к газетным киоскам; опаздывающие на работу пытались поймать такси.

Рут так и не смогла забыть один дом, который они уже почти было купили в Вестчестере двадцать лет назад. Тогда он стоил 35 тысяч, а сейчас, наверное, раз в десять больше. Но когда в банке стало известно об алиментах, им было отказано в ссуде.

Она повернула на Восточную 82-ю улицу — квартал, где жила Этель. Распрямив плечи, поправив свои очки без оправы, она со стороны напоминала боксера, готового к выходу на ринг. Помнится, Симус рассказывал ей, что Этель живет на первом этаже и имеет свой собственный вход. Табличка с именем Э.Ламбстон над звонком подтверждала это.

Слышно было, как внутри квартиры играло радио, но никто не откликнулся на звонок. Она покрепче вдавила кнопку — никого. Рут совсем не настроена была отступать и не отнимая руки жала на звонок.

Громкая трель длилась не менее минуты, пока Рут не услышала звук отпираемого замка. Дверь распахнули одним рывком. Перед Рут возник молодой человек с растрепанными волосами и в незастегнутой рубашке:

— Какого черта?

Но, рассмотрев, кто перед ним, он утих:

— Простите, вы, наверное, подруга тети Этель?

— Да, и мне надо с ней поговорить.

Рут подалась вперед, отталкивая молодого человека, загородившего ей вход в квартиру. Тот отступил, и она оказалась в гостиной. Рут быстро огляделась по сторонам. Симус всегда твердил о том, какой кавардак в квартире у Этель, но эта комната сияла чистотой. Вокруг, конечно, чересчур много бумаг, но все они сложены в аккуратные стопки. Прекрасная старинная мебель, Симус рассказывал о том, как он покупал для нее кое-какие вещи. «А я живу среди всякой рухляди», — с тоской подумала Рут.