С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы - [5]
От болгар мы узнали, что Казанлык действительно взят отрядом генерала Гурко и что сам генерал и весь его отряд находятся в настоящую минуту в Казанлыке. До Казанлыка оставалось еще верст сорок, а было уже шесть часов вечера. Мы решили ехать скорее и постараться к полуночи добраться до Казанлыка. Наша пехота не позволяла нам ехать рысью, и мы уже подумывали, как бы от нее отделаться, как на наше счастье попались нам навстречу еще человек пять болгар, которые вели с собой трех лошадей. Мы остановили партию, приказали нашим пехотинцам рассесться на трех свободных лошадей, а одному болгарину ехать с нами до Казанлыка, чтоб отвести взятых у партии лошадей обратно. Болгары остались недовольны таким распоряжением и начали было шуметь, но мы прикрикнули на них, и они покорились. Обратив пехоту в кавалерию, мы поехали крупной рысью и галопом, но ненадолго. При спуске в небольшой ручеек пара лошадей, тащившая нашу двуколеску – знаменитый передок, испугалась чего-то, вырвалась из рук Антона и понесла. Одна из лошадей запуталась в постромки, лошади начали бить, мы не могли их догнать, а они несли и били до тех пор, пока не сломали дышла и не остановились как вкопанные, но, увы, уже на развалинах нашего передка. Приходилось остановиться и помочь как-нибудь горю: придумали вырубить новое дышло и привязать его веревками к передку; к счастью же, у нас оказались и топор, и веревки. Казак слез с лошади, снял с себя винтовку, положил пику на землю и с топором отправился в ближайшие кусты вырубать дышло. Мы стояли довольно близко к горам: с правой стороны от дороги и до этих гор местность была покрыта кустами и деревьями, а по левую от нас сторону тянулась равнина, заканчивавшаяся также горами, но эти горы казались нам на расстоянии шести или семи верст. У подошвы этих дальних гор и слева же от нас лежала турецкая деревушка Уфлани. Она представляла в ту минуту облако дыма, среди которого прорезывался яркий красный столб пламени. Кем подожжена была эта деревня – было нам неизвестно. Мы стояли среди поля и без одной человеческой души вокруг. Минут через пять казак воротился из кустов с топором, но без дышла.
– Что ж ты дышла не принес? – обратились мы к нему.
– Винтовку надо взять, ваше благородие, – отвечал казак несколько угрюмо.
– Зачем винтовку?
– Да там, в канаве, в кустах пять человек турок лежат в красных шапочках. Не разобрал – спят они, что ли, живые ли, либо мертвые.
– Возьми винтовку да ступай рубить дышло в другое место и не очень шуми топором.
Казак снова отправился в кусты, а мы остались дожидаться его среди поля, невдалеке от дороги, там, где сломалась наша тележка. Вновь какая-то смутная тревога и вместе непобедимое любопытство начинали овладевать мною. Мне хотелось пойти в кусты и посмотреть на лежавших там турок. Но внезапно несколько раздавшихся в стороне деревни глухих выстрелов отвлекли наше внимание в ту сторону. Раздались ли эти выстрелы в самой горящей деревне или за нею в горах – мы не могли различить хорошенько. Да и были ли то выстрелы? Быть может, то был треск обвалившихся от огня зданий. Как бы то ни было, но сильнейшее любопытство овладело мной: меня интересовала горящая невдалеке деревня, и я объявил товарищам, что пойду туда и посмотрю, что там делается, пока чинят наш экипаж. И. и французы протестовали против этого, но я настоял на своем и пошел по направлению к деревне с Пелисье, вызвавшимся идти вместе со мной. Держа пистолет в руках наготове, мы подошли к деревне Уфлани. Красный столб пламени стал принимать, по мере нашего приближения, более неправильные очертания пылавшего огня: то горел высокий плетень, обнесенный вокруг дотла уже сгоревшего дома; тянуло смрадом; деревья у плетня обуглились, и висевшие на них плоды съежились и приняли коричневый цвет.
Мы пошли дальше. Полная картина разрушения глянула на нас из-за деревьев. Деревня вся уже выгорела, кое-где еще торчали полуобрушенные стены жилищ; из-под них струился дымок, и почва вся была покрыта тлеющим углем и усыпана сероватой золой. Но внутри огромных садов в Уфлани уцелели садовые деревья: ветви их ломились от вкусных и зрелых слив, белых и синих, абрикосов, незрелых еще груш и яблок. Мы стали трясти деревья, и плоды градом посыпались на землю. Наевшись вкусных плодов, мы направились к единственному несгоревшему зданию – мечети. Она уцелела, вероятно, потому что была обнесена плотной стеной деревьев; деревья обуглились, но защитили святыню мусульман от огня. Мы вошли в мечеть: там не было заметно никаких признаков грабежа. Плохонькие, протертые ковры лежали на немытом полу; деревянные люстры низко спускались над самой головой, а в них торчали шкалики, наполненные маслом. Листы бумаги с изречениями из Корана были приклеены к внутренним стенам мечети. Обстановка была бедная, даже нищенская; и пусто было в самой мечети, пусто было и в деревне. Только собака залаяла, выползши откуда-то при нашем выходе из мечети. Мы поспешили назад с пожарища к нашим спутникам. Передок был уже починен, и лошади запряжены. Был 9-й час вечера; до ближайшего селения оставалось около 18 верст, и мы спешили добраться до него поскорее, чтобы в нем заночевать, не думая уже доехать в тот день до Казанлыка. Мы поехали крупной рысью и галопом; передок наш мчался за нами. Ярче и ярче выделялась на небе луна, сообщая фантастический вид картине. Горы казались окрашенными легким красноватым светом; сильный ветер внезапно поднялся по долине и ярко доносил до нас звуки где-то вдалеке раздававшихся пушечных выстрелов, словно ударов отдаленного грома. Такого ветра я не испытывал в своей жизни. Надо было усиливаться, чтобы сидеть прямо в седле. Пламя горящих деревень стало совсем красным при наступавшей ночи. Мы быстро скакали, шпоря коней и нанося им удары плетьми, так как лошади устали от длинного дня и долгой дороги, и к 12 часам ночи прибыли благополучно в Маглиш.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Первая часть этой книги была опубликована в сборнике «Красное и белое». На литературном конкурсе «Арсис-2015» имени В. А. Рождественского, который прошёл в Тихвине в октябре 2015 года, очерк «Город, которого нет» признан лучшим в номинации «Публицистика». В книге публикуются также небольшой очерк о современном Тихвине: «Город, который есть» и подборка стихов «Город моей судьбы». Книга иллюстрирована фотографиями дореволюционного и современного периодов из личного архива автора.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Уильям Сомерсет Моэм (1874–1965), английский романист, драматург, создатель блестящих коротких рассказов, сохранивших очарование и поныне, самый высокооплачиваемый писатель своего времени, сотрудничавший с английской разведкой во время двух мировых войн, человек, общавшийся с такими представителями политической и культурной элиты, как Уинстон Черчилль, Матисс, Шагал, Лоренс Оливье, Вивьен Ли, прожил долгую, насыщенную драматическими событиями, противоречивую и сложную жизнь, которая, впрочем, подстать его не менее драматической, противоречивой и сложной эпохе.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.