С подлинным верно - [25]
Вот и последний вагон, виляя и подмигивая красным сигнальным фонарем, пронесся мимо. Шумы поезда стали стихать. Зазывно протрубил паровоз.
Вихрастый сжал кулаки и грязно выругался. Он все еще не мог отвести глаз от поезда. Тоска и тревога — не совсем беспричинные— овладели вихрастым, и он, яростно наподдав носком сапога мешок, с размаху упал на рельсы и завыл хриплым голосом, прерываемым судорогой злых и сухих рыданий без слез…
А взгляд его был по-прежнему прикован к фонарю, укрепленному на последнем вагоне далеко уже отъехавшего поезда. Этот фонарь словно запрещал ему что-то своим красным глазком, отлучал его от людей, ставил в положение одинокого врага всех, кто ехал сейчас весело и радостно туда, куда позвала молодых людей страна…
«Полезная деятельность»
С утра тов. Шлепахин, занимающий должность, при которой ему положено нечто вроде кабинета и полсекретарши (одна секретарша на двоих начальников), — с утра тов. Шлепахин никого не принимает, не подходит к телефону, и полсекретарша говорит о нем, что сегодня тов. Шлепахин будет занят весь день. Лучше зайти (позвонить, подать бумагу) завтра.
Чем же так занят Шлепахин? Зайдемте в кабинет, обманув бдительность полсекретарши. Мы увидим, что Шлепахин обложил себя телефонными справочниками, списками, бумагами разных размеров и действительно трудится не покладая рук. Вот он негромким, но значительным голосом говорит в телефонную трубку:
— Савостьянов? Привет, Савостьянов. Я говорю, Шлепахин. Савостьянов, я слышал, к тебе приходил наниматься некто Персюков… Да, да, экономист-плановик. Так вот: не советую тебе, Савостьянов, брать на работу этого склочника… Угу. Знаю. Я его отлично знаю. Он же из нашей системы вылетел как пуля… За что? Ты не поверишь, Савостьянов, за что он вылетел, если я тебе скажу… Ну это, брат, не телефонный разговор… Встретимся — узнаешь… А сейчас — мой тебе совет: не оформляй его. Ну, поволынь немного, сошлись на отсутствие штатной единицы или еще на что-нибудь там такое… А тут мы повидаемся, и я тебе все расскажу… Ну не мне же тебя учить, Савостьянов! Вот так. Ну бывай, Савостьянов. Бывай…
Затем Шлепахин кладет трубку на рычаг, удовлетворенно вздыхает и в длинном списке у себя на столе ставит галочку против фамилии Савостьянова… Затем он выискивает в этом же списке новый номер телефона и не торопясь набирает его. Раздаются частые гудки: номер занят. Шлепахин опускает трубку на рычаг и бормочет:
— Ну что ж… обождем. А пока напишем еще в райторг письмецо…
И, взяв чистый лист бумаги, он выводит отчетливым почерком с красивыми завитушками у букв «д», «ц», «щ» и «б»:
«Директору райторга. Случайно узнав о том, что Вы склонны усилить вверенный Вам аппарат экономистом Н. Т. Персюковым, я искренне советую Вам воздержаться от такой затеи. К сожалению, я не могу в этом письме изложить Вам весь тот ужасающий материал на этого типа, который мне известен. Но прошу верить мне, как другу, что и половины его преступлений, пятен и пережитков хватило бы на целую колонию уголовников.
Конечно, Вы вольны пренебречь этим моим советом, но, как доброжелатель и сам человек, пострадавший от Персюкова, я Вам настоятельно рекомендую: не впускайте этой змеи в Ваш чистый аппарат…»
Дверь отворилась, показалась полсекретарша. Шлепахин прикрыл другою бумагой письмо, которое сочинял, и с неудовольствием поднял глаза на вошедшую.
— Иван Назарович, — запинаясь произнесла полсекретарша, — там это…
— Что — «это»?
— Это… из артели «Пламя» опять пришли…
— Я же сказал: сегодня я занят!
— И я им так сказала. А они: «Мы, говорят, шестой день никак не можем…»
— Ну и я не могу. Закройте дверь!
Полсекретарша со вздохом отступила за дверь и исчезла за ее обитой клеенкою створкой…
А Шлепахин снова набрал телефон. Заговорил он неестественным фальцетом — почти как петрушка, который высунулся из-за ширмы и представляется «почтеннейшей публике»:
— Это — контора? Слушайте, контора, а нельзя покликать до телефону управляющего… Управляющий? Я вот насчет чего: тут вы хочете взять на работу мово бывшего мужа Персюкова Николашку… Так вы учтите: я на него в суд подавала и обратно буду подавать за его моральные разложения… Какие? Я вам скажу, так вы аж ахнете. Что значит «положите трубку»? Трубку я, безусловно, положить могу, но только вы потом сами на себе волосы зачнете рвать, если его примете на работу… Вот так!
Последние два слова Шлепахин нечаянно произнес натуральным своим голосом, а потому с особенной поспешностью положил трубку.
— Так, — задумчиво вымолвил он, — куда бы теперь еще сигнальчик?..
И нагнулся над списком. Размышления продолжались недолго. Выхватив из списка еще номерок, неутомимый Шлепахин уже набирал его на видавшем виды диске телефона, а затем новым — хриплым с одышкой — голосом сипел:
— База? Я спрашиваю: база? Это — база промтоварных остатков? Ну вот. Кого-нибудь из руководства попрошу. Чего?.. Ну, заместителя попрошу. Заместитель? Я спрашиваю: вы — заместитель заведующего базой? Привет, товарищ заместитель. Вот какая картинка: я тут случайно узнал, что к вам втирается на работу некто Персюков, который… Что? Вас интересует, кто говорит? Ваш доброжелатель говорит… Я говорю: если этот Персюков у вас на базу проникнет… Как вы так можете произносить такие слова, и притом — по телефону?! За это пятнадцать суток дают, за то, что вы произносите… А еще ответственный работник… Я же вам как друг и доброжела… Аллё! Аллё!
