С первой фразы: Как увлечь читателя, используя когнитивную психологию - [53]

Шрифт
Интервал

 – доказать, что прозе вообще не обязателен сюжет, главный герой, второстепенные персонажи, внутренняя логика и даже события, поскольку она парит над этим всем. И кстати, как насчет «Улисса»{116}, первого романа, заманчиво предлагающего нырнуть прямо в поток сознания? Не он ли признан лучшим романом из всех когда-либо написанных? В свое время это книга виделась как экспериментальная. Давайте углубимся в этот вопрос.

МИФ: Экспериментальная литература, рассказывая историю, может безнаказанно нарушать правила – ведь это «высокое искусство», а значит, оно лучше обычных старых романов.
РЕАЛЬНОСТЬ: Романы, которые сложно читать, не читают.

Несколько лет назад Родди Дойл – широко известный как лучший современный ирландский романист – шокировал прославлявшую Джеймса Джойса публику, собравшуюся в Нью-Йорке, сказав: «У хорошего редактора из „Улисса“ получилось бы что-нибудь толковое». Воодушевившись этой темой, он продолжил: «Вы знаете, люди часто называют „Улисса“ одной из десяти лучших книг из когда-либо написанных, однако я сомневаюсь, что роман им когда-нибудь по-настоящему нравился»{117}.

«Улисса» читают отчасти из-за того, что это сложно и что дочитать до конца – значит показать свой интеллект (если не выносливость). Но вне зависимости от ума мало кто действительно наслаждается этой книгой. Весь ужас в том, что даже упоминание о таких книгах может серьезно навредить. Как отмечает Джонатан Франзен, книги вроде «Улисса» «говорят среднестатистическому читателю: современную литературу ужасно сложно читать. А начинающему писателю они говорят: невероятная сложность поможет завоевать уважение»{118}. Вот в чем проблема.

Существует школа писательского мастерства, которая гласит, что именно читатель должен «ухватить суть», а не писатель – суть эту передать. Многие экспериментальные писатели замечательно освоили этот метод. Согласно этой школе, когда мы, читатели, не «схватываем суть», это не их ошибка, а наша. Такие убеждения поощряют подсознательное презрение к читателю и дают писателям полную свободу самовыражения. А также эта мысль предполагает заинтересованность читателя и его искреннюю преданность с самого первого предложения, как будто он обязан с трудом глотать каждое слово.

Проблема в том, что чтение книг, освобожденных от так называемых плебейских причинно-следственных связей в построении сюжета, описании героев и даже их шапочных знакомых, быстро превращается в тяжкий труд. Но в отличие от того, что мы делаем охотно (ежедневные походы в офис, пропалывание грядок, воспитание только что купленного очаровательного щенка), в данном случае сложно сказать, что мы получим, добравшись до конца. Если, конечно, не читать скучные книги исключительно для того, чтобы прочувствовать на своей шкуре, каково это, когда тебе по-настоящему скучно (но тогда это мешает достижению нашей главной цели). Я часто слышу похожие истории от студентов. Например, одна студентка только что получила степень магистра изящных искусств в престижном университете и призналась мне, что ей приходилось читать книги, которые чуть ли не доводили ее до слез, – настолько скучными они были. Возможно, автор этого не хотел.

Но тут нужно копнуть глубже и задать более интересный вопрос. Учитывая, что история – это форма общения, на которую мы склонны отзываться, чем же тогда являются подобные книги? Представляют ли они собой истории? В большинстве случаев ответ будет безоговорочно отрицательный. Это не значит, что определенные читатели не могут чему-нибудь у них научиться – в конце концов, мы учимся по учебникам, математическим уравнениям и трактатам. И это тоже может приносить определенное удовольствие. Но подобное удовольствие происходит не от чтения увлекательной истории, а от решения сложной задачи, хотя и оно может по-настоящему опьянять. Вы чувствуете себя умными, как будто разгадали сложный кроссворд. В этом нет ничего странного.

Возможно, все дело в убеждении, что если вы историей наслаждаетесь, то это автоматически означает, что история рассчитана на массового читателя и вы не слишком умны. Ирония в том, что удовольствие, которое мы получаем от хороших историй, доказывает, как они важны для нашего выживания. Еда кажется нам вкусной, чтобы мы ее съели, и точно так же удовольствие, которое мы получаем от историй, заставляет нас обратить на них внимание.

Как красноречиво выразилась Антония Байетт: «Рассказы – такое же человеческое свойство, как дыхание и циркуляция крови. Современная литература пытается покончить с историями, написание которых кажется им вульгарным, подменяя их обратными кадрами, олицетворениями и потоком сознания. Но истории присущи нашему биологическому виду, и от этого никуда не денешься»{119}.

Да и кто пытается? Плюс в том, что экспериментальную прозу тоже можно увязать с историей, на которую читателю свойственно отзываться. На самом деле лучшие экспериментальные книги именно так и написаны. А теперь вернемся к Дженнифер Иган, которая, признав, что самое главное – это читатель, желающий узнать о дальнейшем развитии событий, добавляет: «Теперь я убеждена, что, связав идеи со своевременными и интересными техническими приемами, можно сорвать джекпот»


Рекомендуем почитать
Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Литературоведение изучает Апокалипсис

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Сто русских литераторов. Том первый

За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.


Новые материалы о дуэли и смерти Лермонтова

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.