С первого взгляда - [43]

— Ну вот и мое поместье, мисс Чэдвик…

Она вошла осторожно и несмело, словно молодая кошечка, впервые попавшая в незнакомое место. Погладила резные перила, зачарованно посмотрела наверх, туда, где заканчивалась громадная дубовая лестница… потом повернулась к Дику и сказала тихо:

— Как же хорошо иметь свой дом…

В ту ночь они, пожалуй, стали по-настоящему близки. Они лежали без сна на широкой деревянной кровати, которую прадедушка Хантер своими руками сработал для прабабушки Хантер, и огонь играл в камине, бросая алые отблески на обнаженное тело Лили Роуз, а вокруг стояла такая тишина, что аж в ушах звенело. В ту ночь Дик впервые признался Лили в любви по-настоящему… Все у них по-настоящему происходило в этом доме. Десять месяцев счастья. Безоблачного, безмерного, неуместного счастья.

Здесь они провели и последнюю ночь перед той операцией — ведь никто же не знал, что это будет именно операция, что Немо захватит заложников и начнет выкидывать из окна их трупы… Их с Лили вызвали по рации, и они уехали в Чикаго на машине Дика, успев только погасить огонь в камине и даже не застелив кровать.

С тех пор он здесь ни разу не был. Семь проклятых лет…

Лили Роуз остановилась на середине лестницы и сдавленным голосом произнесла:

— Не могу. Глупо, да? Там же кровать, наверное, не застелена… с тех самых пор.

Дик ошалело смотрел на Лили. Они думали об одном и том же.

Она повернулась и быстро спустилась вниз, подошла к Дику и села рядом с ним прямо на пыльный пол.

— Как странно… Там огонь, дым, убийца Тиль во тьме, а мы сидим — и время повернуло вспять. Так не бывает. Это не к добру.

— Бывает. Когда очень этого хочешь.

— Ты… хотел?

— Я сюда даже не заехал. Когда меня освободили из-под ареста, узнал, что ты уехала… просто уволился, собрал вещи и умотал из города. Только сейчас до меня дошло — а ведь он нас ждал.

— Кто?

— Дом. Понимаешь, Лил, дома не стоят без людей. Можно их как угодно консервировать, запирать, забивать окна — дома без людей рушатся. А этот — стоит. И ждет. Нас с тобой.

— Не в добрый час он нас дождался.

— Не страшно. Главное — дождался.

— Там пожар, Дик. Лесной пожар.

— Мне дед рассказывал… этот дом пережил два таких пожара. Весь холм был лысый и черный — а Хантер-Лодж так и стоял на вершине. Дед говорил, здесь роза ветров. Они дуют сразу со всех сторон и не дают огню приблизиться. Давай просто посидим и отдохнем. Мы ведь оба знаем, что идти придется. Выстоит дом или не выстоит — нам придется сегодня отсюда уйти. Я надеюсь, что только сегодня. Я надеюсь, что мы сюда вернемся… ты и я.

— И начнем, все сначала, да?

— Так не бывает, Лил. Никто не начинает одну и ту же жизнь по второму разу. У нас будет… другая жизнь. Следующая.

— Ты опять сказал «у нас».

— А я никогда и не думал про нас отдельно. С тех самых пор, как увидел тебя, Лили Роуз.

Она рассмеялась и на удивление легко поднялась на ноги.

— Сиди. Я пойду в кухню и посмотрю в погребе… там же оставалось наше вино, помнишь?

— Помню. Белое сухое.

— Да. Потому что было жарко, а Тони Бенедетти из отдела краж утверждал, что в сильную жару надо пить белое сухое вино с водой и льдом.

— Хм… сейчас тоже… жарковато.

— Вино нам не повредит. Ты закрой дверь пока, дымом тянет.

Она ушла по коридору в правое крыло дома, где находились кухня и столовая, а Дик поднялся и подошел к двери, чтобы закрыть ее. Выглянул во двор, затянутый дымом. И окаменел.

Возле мостков, ведущих к ручью, стоял старый сарай — там Хантеры испокон веку держали плотницкий инструмент и в свободное время занимались любимым ремеслом. Сейчас сарай был едва виден из-за дыма, но фигуру, стоящую рядом с ним, Дик разглядел совершенно отчетливо.

Худощавый, узкоплечий силуэт. Мешковатая одежда. Ростом, пожалуй, с Дика.

Дик стоял в дверях дурак дураком, подстрелить его можно было даже из рогатки. Он окаменел — и сам не понимал, что чувствовал в этот момент. Ярость? Ужас? Недоверие? Радость? Всего понемногу. И сквозь эту адскую смесь пробилась ослепительным лучом единственная здравая мысль: Лили должна остаться в доме.

Дик Хантер шагнул на крыльцо, закрыл за собой дверь, заложив ее скобой. Лили Роуз сообразит, зачем он это сделал. Повернулся к Тилю Рикману…

Возле сарая никого не было.

Лили Роуз шла по дому очень медленно, впитывая шорохи и звуки, вспоминая собственные ощущения — и улыбаясь воспоминаниям.

Это был самый счастливый ее год, год, всего лишь год жизни — из тридцати семи лет! Как странно — нужно прожить целую жизнь, взрослую, настоящую, самостоятельную — чтобы понять и восхититься этой малости: у нее был всего лишь год счастья! Целый год счастья.

Джуди — слава ей! — совершила, вероятно, невозможное. Она сделала жизнь маленькой одинокой девочки максимально комфортной и счастливой, но это было что-то не то… что-то отчасти ущербное — ведь обе они знали, что одиноки, что им многого не хватает. Джуди — настоящий, верный друг, отличная тетка, замечательная… К тридцати годам Лили Роуз точно знала, что настоящую семью ребенку заменить не сможет никто. Никто и никогда.

Вся их с Джуди жизнь была борьбой. Джуди принимала на себя все самые жестокие и циничные удары жизни, оберегала Лили, как оберегает кошка своего единственного выжившего котенка. Лили не чувствовала никакой ущербности — но куда деваться от школьных вечеров, на которых в зале сидят