С отцами вместе - [31]

— Господа, — сказал директор, закончив чтение, — мы должны всесторонне обсудить этот, из ряда вон выходящий, факт и строго, я бы предложил, сурово наказать виновников.

— А кто виновники? — опросила Лидия Ивановна.

— Сие обязаны установить мы! — ответил за директора отец Филарет, поглаживая черную бороду. — А раньше всего надлежит выслушать пострадавшего.

Цурамото поднялся с кресла, приложил руку к сердцу и поклонился сначала священнику, потом всем присутствующим. Лицо его расплылось в улыбке, обнажился верхний ряд золотых зубов. В руке он держал очки с одним стеклом, на его переносице торчало пенсне.

— Наше командование, господа, поручило мне заявить следующее… Нет цветов лучше хризантемы, нет воинов храбрее воинов Японии…

Представитель семеновского штаба недовольно поморщился и отвернулся к окну. Японец отчетливо произносил каждое слово. Было видно, что он щеголял знанием русского языка.

— Мы имеем достаточно сил, чтобы искоренить на русской земле всякую заразу, в том числе и большевистскую. Сегодня в данном населенном пункте мы получили дерзкий вызов. Но у нас крепкие нервы, и мы боремся за справедливость. Я хочу, чтобы вы сами наказали разбойников. В другой раз будем решать уже мы.

Японец опять заулыбался, для чего-то поднял руку с разбитыми очками и сел.

Заговорил отец Филарет. Участников «сигаретной экспедиции» он назвал антихристами, выступающими против бога и законной власти. Он предложил исключить из школы всех, кто подстрекал к воровству сигарет, к нападению на Цурамото и на Евгения Драверта.

— Главным из таковых я считаю большевистского отпрыска Александра Лежанкина, брат коего бежал с красными. Сего Лежанкина изгнать из училища, ибо он подал знак к избиению беззащитного отрока Евгения.

Лицо Лидии Ивановны покрылось красными пятнами, дрожащие худые пальцы теребили кисти на шали.

— Извините, господа, но я не могу признать документом зачитанный здесь акт, — сказала она решительно.

— Куда это ты гнешь, матушка? — вскочил отец Филарет, тряся цыганской бородищей.

— А вы послушайте, батюшка! — оборвала попа старая учительница. — В акте ничего конкретного, одни общие слова. Что на самом деле было? Хулиганство! Так и скажите. Но при чем тут большевизм? Вы даете пищу большевикам, они над вами смеяться будут. Отец Филарет сказал, что здесь мы должны найти виновников. Я готова помочь в этом…

Японский офицер вытянул шею, заулыбался. Лидия Ивановна поправила на плечах шаль и продолжала:

— Весь день сегодня сыновья аптекаря и начальника лесничества похвалялись перед школьниками, что совершили благое дело и теперь покурят во славу божию.

— Кощунство глаголишь! — не стерпел опять священник.

— Да, я согласна, что кощунство, но гнев свой направляйте не на меня, отец Филарет, а на детей уважаемых вами родителей.

Цурамото зашептался с семеновским офицером, тот склонился к директору школы, что-то спросил и занес в записную книжку.

— Я спрашиваю педагогический совет, — продолжала Лидия Ивановна, — разве эти юноши не являются зачинщиками позорного для учеников воровства? Являются! Так их и нужно исключить. И я, господа, настаиваю на этом! Говорят, пострадал офицер японской императорской армии. Но кто докажет, что именно учащиеся нашей школы стреляли из рогаток? На улице была толпа и кто швырял камнями — неизвестно. Я отклоняю это обвинение. Теперь мне осталось спросить отца Филарета: за что он предлагает исключить одного из самых способных учеников — Александра Лежанкина? За то, что его брат Иван вступил в Красную гвардию? Так пусть Иван и отвечает за свои поступки. Все мы были детьми, и вы, отец Филарет, тоже. Все мы знаем, что такое «куча-мала». У вас есть основания сказать, что Александр Лежанкин разбил зубы Драверту и оборвал пуговицы на его пальто? Нет у вас таких оснований! Или вы действуете по принципу: «На бедного Макара все шишки валятся»? Побойтесь бога, отец Филарет! — голос учительницы звучал уверенно и гневно.

Но у директора заранее было подготовлено и согласовано решение: исключить из школы без права поступления Александра Лежанкина и одного второклассника, у которого в кармане нашли пачку сигарет. Это решение и было принято педагогическим советом…

* * *

Участники заседания расходились по домам, а далеко от поселка, в кедровнике, ребята пили чай у костра.

Уже высыпали звезды. Кузя озирался по сторонам. Еще совсем недавно были видны все деревья и камешки, а теперь будто кто-то закрыл огромные ставни, и в лесу ничего не разберешь. Вот там торчал сучковатый пень, а сейчас ровно бы медведь подкрадывается, там стояли кусты, а сейчас притаились какие-то чудовища. Радует один огонь, смотришь на него — не страшно, а оглянуться боязно, так и ждешь: вот-вот кто-нибудь схватит из темноты…

Костя полез за солью и в углу сумки нащупал какую-то бумажку. Развернул ее перед костром, обомлел. Печатными буквами было написано: «Стя-ко регись-бе». Кто же это писал? Тот, кто еще не знает, что ребята отказались от тарабарского языка. Значит, врагу не все известно… Почерк знакомый. Этой же рукой написана записка, найденная в бане Витькой. Говорить ребятам или нет?