С окраин империи. Хроники нового средневековья - [70]
Как же охарактеризовать эти стихийно возникающие движения и предугадать, какое влияние они окажут на левые организации, если точных социологических данных пока нет? Нам могут помочь только исторические параллели. Они, как и все исторические параллели, кроме совсем уж фантастических, расплывчаты, и их приходится подгонять под конкретную ситуацию, но не стоит забывать, что история – учительница жизни, и эту точку зрения следует отстаивать, невзирая на страх показаться смешным. Кроме того, утверждение, что явления повторяются дважды – первый раз как трагедия, второй как фарс[400], – не совсем верно. Порой они повторяются с определенной цикличностью и каждый раз в форме трагедии.
В нашем случае можно провести неожиданную аналогию с «апокалиптическими» течениями, существовавшими в период между Ранним средневековьем и Реформацией (в дальнейшем они никуда не исчезают, но предстают в иных обличьях). На мой взгляд, членам политических группировок не помешало бы прочитать две книги, а именно «Поклонников апокалипсиса» Нормана Кона и «Иллюминатов и харизматиков» Рональда Нокса[401].
С распространением христианства на смену неисторичному восприятию мира, характерному для язычества, пришло понимание истории как развития, от создания мира и спасения до конца времен и установления Царства Божия на земле. «Апокалипсис» Иоанна Богослова – это не только череда жутких и кровавых картин, но и оптимистичный посыл, который можно сформулировать следующим образом: все еще впереди, история человечества теперь становится местом столкновения Господа и Сатаны, избранных и всех остальных. И битва эта, которая завершится установлением Царства Христова, невозможна без заблуждений, пролития крови и смертоубийства. Последний час настанет, когда давление сокрушительной силы станет нестерпимым.
«Апокалипсис» – это пример революционной эсхатологии. Вполне возможно, что Иоанн, равно как и Блаженный Августин, вкладывал иной смысл в свое сочинение, но когда происходит секуляризация апокалиптического учения, в основу ее ложится тезис, почерпнутый первыми толкователями именно из текста Иоанна Богослова: враги, посланники Сатаны, среди нас, они наделены земной властью, это римские императоры в языческом государстве. Для раннего христианства характерно обилие «апокалиптических» трактовок светской истории, согласно которым существование избранных свидетельствует о коррупции, процветающей в государстве, в институте Церкви и среди священнослужителей. Эти группки еретиков отталкиваются от христианского учения, но при этом активно оспаривают право главного его представителя – Церкви – быть единственным интерпретатором христианской мысли. Христиане, которые выступают против христианской партии. Впечатляющая аналогия: любое объединение «второго порядка» ссылается на некое учение (не важно, христианство это или марксизм) и одновременно выступает против его хранителя (папы или партии). Хранителей обвиняют в бездействии, поскольку они ничего не предпринимают для того, чтобы воплотить революционные ожидания в жизнь, тогда как чистые сердцем знают, что ускорить развитие событий можно лишь ценой больших жертв (чем хуже, тем лучше), и страданий им все равно никак не избежать.
Однако к готовности бороться и страдать примешивается ликование: чистые сердцем уже установили Царство Божие на земле, им неведомы уступки, их аскетизм исполнен радости, счастья и братских чувств. Эти милленаристские веяния могут представать в самых разных обличьях, в основе которых обычно лежит определенное учение – от фратичелли до иоахимитов и анабаптистов[402]. Но нас в первую очередь интересуют маргинальные организации, для которых конкретные действия и ожидания важнее доктрины. А интересуют они нас потому, что мы должны трезво оценивать ситуацию и не считать тех, кто прикидывался носителем мистического знания, интеллектуалами, размышляющими о вопросах бытия. Это были простые люди из люмпен-пролетариев, и в их случае христианство лучше всего подходило на роль опорного учения (а точнее, мифа), будучи единственным доступным учением об освобождении, построенном на идее «земного» общества с коммунистическим устройством.
«Некое» христианство было идеологической базой, но на динамику формирования самой группы влияли другие факторы, а именно объективные условия.
Неслучайно милленаристские движения возникают в переходные периоды, во время экономического кризиса или падения крупных империй: кризис Раннего средневековья начался, когда установились феодальный и общинный уклады, продолжился с формированием национальных государств и развитием буржуазии и достиг пика, когда равновесию пришел конец и установилось превосходство города над деревней, – традиционный уклад исчерпал себя, началась хаотичная миграция. Рассуждая о средневековых хилиастических течениях, Жак Ле Гофф пишет: «Милленаризм с его ожиданием возврата золотого века был средневековой формой веры в возможность общества без классов и государства, где не будет места ни королям, ни князьям, ни сеньорам»
