С носом - [77]

Казалось, все это разворачивается где-то в стороне от меня, словно я сижу в автобусе и наблюдаю из окна, как ловят такого же несчастного, как я.

Когда промелькнуло третье кольцо и «Икеа» и я заметила в боковое зеркало, что вдалеке появились синие огни еще одной полицейской машины, в голове и теле стала вдруг просыпаться если не гордость, то, по крайней мере, воинствующее отчаяние, так и хотелось крикнуть: неужели надо всего этого стыдиться и каяться, да нет же, Господи Боже мой, безусловно, было сделано неслыханное количество ошибок и всяких глупостей, но зла я никому не желала и не желаю теперь, и, что бы ни говорили, я наконец-то попробовала хоть как-то изменить свою жизнь, ведь к этому нас призывают повсюду, и нашла подругу, она, правда, сейчас где-то там, но, несмотря ни на что, я была в ней уверена, в подруге. Когда же и вторая полицейская машина встроилась мне в хвост, а за ней показалась еще и третья, на меня вдруг нашло необъяснимое, хладнокровное упрямство, и я решила, что это уже дело чести: я буду ехать на своих пятидесяти в час до самого дома, а там посмотрим. Что странного в том, что человек возвращается в снегопад с кладбища так медленно, как ему хочется и можется.

Поэтому я не остановилась, хотя заметила, что третья полицейская машина ехала уже вровень со мной по соседней полосе. В таких ситуациях, наверное, вполне естественно, что человек пытается во всем разглядеть позитивную сторону: я успела почувствовать радость победы, совершенно противоречащую здравому смыслу, когда подумала, что такая длиннющая вереница машин выстроилась на шоссе исключительно в мою честь.

На секунду я даже смутилась от этих самодовольных мыслей, но потом мое внимание переключилось на перебежавшего дорогу — благо на безопасном расстоянии — русака и на телефон, который трезвонил в сумке, о чем я догадалась, лишь заметив мерцание на соседнем сиденье.

Ответила, даже не взглянув на номер, не знаю почему, хотя, конечно, это было безумие, безрассудство, словно у меня и без того мало проблем и на мне не висит обвинение в преступлениях; тем не менее я схватила трубку и крикнула «алло».

— Шумно-то как, — сказал сын. — Ты сейчас где?

Прошло какое-то время, прежде чем поняла, что это действительно звонит сын, его голос доносился точно из другого измерения, и мне пришлось вначале осмотреться, окинуть взглядом машину, мигающие в зеркале огни, лес, мелькающий по правую сторону дороги, скалы, нависающие слева, и башни района Якомяки, что за скалами; и только потом во рту наконец родился ответ, очень странный, учитывая все то, что мне в действительности хотелось сказать сыну:

— В машине.

Посторонних шумов и других непонятных звуков на сей раз слышно не было, так как машина жутко гудела, однако он молчал, сын, молчал неприятно, и это особенно раздражало, неужели он не понимает, в какой я сейчас ситуации, хотя, конечно, откуда ему знать, но все-таки. Отворот дороги уходил направо, к аэродрому Мальми, до города оставалось всего ничего, здесь тоже лежал снег, и даже продолжал идти, и мне вдруг стало страшно, как же я там, в городе-то, буду на летней резине, и только тогда поняла, что на мгновение совсем забыла и о полицейских, и о машинах позади, обо всем.

— Где ты? — спросила я. — Я звонила тебе много раз.

— Я тоже звонил, — промычал сын в трубку каким-то смертельно обиженным голосом.

— Не звонил, — рассердилась я и в сердцах нажала на тормоз; справа неожиданно возникла машина. Я не сразу сообразила, что на шоссе просто появилась дополнительная полоса, которая, скорее всего, была продолжением примкнувшей дороги со стороны Порвоо, в результате несколько минут машина вела себя, как ей заблагорассудится, грозя врезаться попеременно во все средства передвижения, которые выскакивали справа и с бешеной скоростью проносились мимо, пока одна из следующих за мной полицейских машин не перекрыла этот поток.

Постепенно машина мне снова подчинилась, и я продолжила путь по средней полосе в сторону города, размышляя о том, что вот еду я по шоссе в сопровождении полицейских машин, и, когда в телефоне послышался долгий и хриплый кашель сына, к этой мысли добавила: вот еще и по телефону говорю.

— Почему ты так кашляешь? — спросила я, словно сказать было больше нечего.

Сын пробурчал, что это всего-навсего кашель, и продолжил свое невнятное бормотание, какой-то смысл он наверняка в свои слова вкладывал, но дослушивать сына и пытаться вникнуть в его рассказ не было ни малейшей возможности, поскольку краем глаза я заметила, что с правой стороны темным пятном с мигающей короной на меня надвигается полицейская машина, и все как будто вернулось на круги своя, мучения, дрожь, испарина, страхи и ужасы, чувство вины и стыда; а то, что лишь несколько минут назад казалось спокойствием и уверенностью, растаяло без следа. Я крикнула сыну, что сейчас не самый подходящий момент для разговора, и это была правда, машину опять стало мотать по полосе, да так неожиданно, что казалось, ее уже невозможно удержать на дороге, и когда сын стал кричать и переспрашивать: мам, что там происходит, у меня получилось только сказать, что полиция на хвосте, Что, Полиция, Какая полиция, Ну полиция полиция полицейская полиция, На хвосте, Точнее уже сбоку, Что она там делает, Где, Ну на хвосте или сбоку, Не знаю, Где ты едешь, Где-то здесь, Где здесь, Не знаю я но они уже меня догнали, Полицейские, Ну да, Что ты сделала, Наверное ехала неправильно, Неправильно, Наверное слишком медленно, Не говори глупостей, Не говорю, Говоришь, Они пытаются остановить меня, Так останавливайся же или нет подожди, Что, Вот дерьмо, Что, Извини.