С носом - [21]

— Посиди немного, — сказала Ирья. — Пусть твой нос успокоится.

И она стала чем-то шуметь и греметь возле раковины.

— Пдидеца посидеть, — сказала я. Все эти «д» появились сами собой, вроде со мной не случилось ничего такого, отчего я бы вдруг начала гнусавить, но отчего-то мне вдруг очень захотелось слегка приукрасить свои страдания, это уводило мысли от неприятного инцидента.

— Молчи, а то опять потечет.

— Хадашо, де буду.

— Эй! — сердито сказала она, но тут же не выдержала и улыбнулась, мне тоже захотелось смеяться, но веселиться было еще рано — нос болел слишком сильно.

Она стала греметь посудой. Лимонный «Фэйри» пузырился, и его запах смешивался с ароматом кофе и булочек, не то чтобы это был однозначно приятный запах, отметила я про себя, но, безусловно, домашний, хотя лимоны, конечно, пахнут совсем иначе. На мгновение пришлось задуматься, может, что-то не так с обонянием или с другими рецепторами: я сидела в чужой кухне и анализировала запахи, которые мой забитый кровью нос различать был не должен, это же ясно как день. Следующая мысль была: какая, к черту, разница, стоит ли вообще об этом думать, и сразу появилось чувство вины, словно болтала без умолку, хотя на самом деле я не проронила ни слова, ведь мне было сказано сидеть тихо.

Жаль, что нельзя было говорить. А поболтать очень хотелось.

Попыталась выгнать из головы всю эту дребедень и глупости и не без труда взглянула во двор. Краем глаза успела заметить, как по стволу сосны взметнулась вверх огненно-красная белка. Потом пришлось опять смотреть прямо перед собой, так как любая попытка поменять направление взгляда доставляла правому глазу сильную боль. Оставалось довольствоваться упрямым круговоротом каповых часов и видом спины Ирьи, моющей посуду.

— Как же ты опять тут оказалась? — спросила Ирья, уверенно и энергично вытирая роскошный соусник «Рестранда», в сторону которого, по крайне мере в тот самый момент, я не осмелилась бы даже дышать. Ее вопрос меня испугал: может, она что-то подозревает? Я смотрела на нее из своего затруднительно-запрокинутого положения и наверняка выглядела весьма безумно, вид у меня был, очевидно, как у выпучившего глаза оленя, они так делают, когда отскакивают на обочину, чуть не врезавшись в автомобиль. Я сказала что-то типа «мнах».

— Ах да, твой нос.

— Да нет, я просто, — успела я начать, совсем не картавя. А потом голова вмиг опустела, и я стала тыкать бумажной салфеткой куда-то в область носа, другой рукой пытаясь сгрести свои вещи со стола обратно в сумку, которая печальной кляксой растеклась по моим коленям, словно забытый в миске испортившийся фрукт. И когда я все это делала, в голове вдруг всплыла субботняя телевизионная передача о природе, недельной, а то и больше давности, там была птица, которая называлась синезатылочная паротия, совершенно невероятная, словно бы слепленная человеком, маленькая, важная, сама вся черная, а на груди что-то яркое, разноцветное, и перья на голове, и гребешок, и хвост, и вот она там, значит, зовет кого-то в глубине тропических лесов, такая одинокая, выставляя напоказ все эти пестрые штучки-закорючки, и подметает лес, зажав в клюве пушистую ветку. Подметает лес! Уже тогда, сидя перед телевизором, я никак не могла решить, плакать над этим или смеяться, сложно было решить и сейчас, стало вдруг невыносимо сидеть с закрытым ртом, захотелось во что бы то ни стало рассказать Ирье об этом чудесном создании, о том, как странно оно выглядело и как важно расхаживало, о ярком оперенье, скорее похожем на витрину магазина с конфетами или на наряд чересчур активного птичьего рекламного агента.

Она внимательно слушала, Ирья, но по выражению ее лица было заметно, что мое выступление слишком путано, витиевато, суетливо и затянуто. Когда я наконец дошла до восхваления птичьих способностей подметать лес, Ирья взглянула на меня с некоторым недоверием, как смотрят на потенциального сумасшедшего, но тут же рассмеялась.

Мне тоже стало смешно, хоть и больно, но больше все-таки смешно и легко, оттого что Ирье было смешно, и мы вместе посмеялись — сложно сказать, над чем, но посмеялись, а потом, когда перевели дыхание, он продолжился сам собой, наш разговор. Но никто так и не пришел на ее зов. Ну уж конечно. Во всяком случае в передаче не показали. Да уж. Но как знать может потом и пришел кто. Дай-то Бог. Да уж. Страшно иногда смотреть. Что. Ну эти передачи. А да. Всегда с кем-нибудь что-то нехорошее случается. Это да ужасно. Кто-нибудь попадает в зубы хищнику или так вот. Так вот. Кричит в одиночестве. Как эта вот. Кто. Ну эта пародия. Паротия синезатылочная. Это ж надо так назваться. Да уж. От одного имени плакать хочется. Я даже не знаю толком самка это была или самец. Ну да. Или как там у них у птиц.

Ирья помолчала, а потом сказала только «ну да». И вдруг у нее появились совсем новые глаза, они смотрели вдаль, но как-то одновременно внутрь и наружу, по ту сторону леса, домов и этой минуты. Дворник уже успел дойти до сарая с мусорными баками. Из-за серых досок невзрачного сооружения взвились желтые листья, словно безмолвный крик.