С ногой во рту или Язык мой – враг мой - [6]

Что касается моей фамилии, Шоумут, то, очевидно, она была модифицирована. Сделал это ещё за много лет до того, как мой отец переехал в Америку, его брат Пиня, тот самый, который носил пенсне и работал музыкальным копировщиком у Шолома Секунды. Фамилия семьи, должно быть, звучала как Шамус или, еще унизительнее, Унтершамус. Слово "унтершамус", означало самый нижайший в иерархии Ветхозаветной синагоги. Таковыми были якобы нетрудоспособные, неполноценные тунеядцы, косматобородые, страдающие смешными недугами типа большая грыжа или золотуха, беднейшие из бедняков. "Orm auf steiffleivent," говаривал о таких мой отец. То есть, "Он так беден, что одет в мешковину." Steiffleivent – это грубая ткань из льна и конского волоса, которую портной вставлял в подкладку сюртука для придания ему формы. Дешевле уже ничего не было – даже саван покойника был дороже. Но вот оказывается, что в Америке имя "Шоумут" носит одна из банковских сетей в штате Массачусетс. Как вам такие кренделя?

Возможно, мисс Роуз, вы слыхали лестные и хвалебные отзывы об идише, но я скажу вам, что язык это жёсткий. Он очень суров и безжалостен. Да, чаще всего он ведёт себя учтиво и дружелюбно, но может быть и грязным: "Не рожа, а параша", т. е. "лицо как ведро с фекалиями" (в идише "свинские" коннотации придают эпитетам особую силу). И если существует Творец подвигнувший меня на такое сумбурное изъяснение, то я, вероятно, благодаря этому горячему буйному языку понравился бы Ему.

Повторюсь, мне хочется верить, что вы читаете всё это с чистой душой и я испытываю к вам глубочайшее почтение. Я безмерно одинок в Ванкувере, хотя виноват в этом опять же я сам. После моего прибытия сюда, местные музыканты пригласили меня на вечеринку, а я не смог им угодить. Мне предложили пройти их канадский тест для приезжих американцев, где один из вопросов звучал так: "Являетесь ли вы сторонником Рейгана?" – Ну как я мог? Решающим же оказался вопрос: "Не станет ли Сальвадор вторым Вьетнамом?" – я вмиг утратил половину присутствующих своим ответом: "Ни за что. Северные вьетнамцы -закалённые воины с многовековыми армейскими традициями. Они реально круты. А сальвадорцы – индейские крестьяне." С какой стати мне прикусывать язык? Какое мне дело до Вьетнама?

Ну а о том, как я прогнал пару-тройку еще не утративших ко мне терпимости участников вечеринки сейчас расскажу. Какой-то профессор УБК (Университет Британской Колумбии) заявил, что Александр Поуп прав касательно полной нереальности зла. Рассматривая последнее с высот теологии. То есть, трезвомыслящей личности вообще невозможно причинить реального зла. "Он несёт какой-то выспренный вздор. Что за чушь!" подумал я, после чего спросил его, "Да-а? По вашей логике смертника можно легко утешить, сообщив ему, что в производстве газовых камер используют драгметаллы." Это было последней каплей, переполнившей чашу их терпения, и теперь я совершаю свои ежедневные прогулки в гордом одиночестве.

Надо сказать, красота здесь неимоверная. Эти снежные шапки гор, эти тихие морские лагуны. Возможности местного порта, как мне сказали, весьма скромны и грузовым судам приходится стоять в очереди (при суточном тарифе $10,000). Наблюдать же как они, бросив якорь, стоят на рейде – сущее наслаждение. На ум приходит «Приглашение в путешествие» Бодлера и строки Хуго «Куда-нибудь, куда-угодно, лишь бы прочь от мира сего». До чего же поражает аккуратность и благоустроенность города, набережные которого омываются кристально-чистыми водами северных морей. В то же время, за городом, у опушки дремучего леса, простирающегося к северу на миллионы квадратных миль аж до мерзлот полярного круга, просто невозможно избавиться от чувства, что прозябаешь на самом отшибе цивилизации.

Мне, конечно, очень жаль, что здешняя профессура обиделась на мои выкрутасы, но чтоб вам не казалось, что я всегда такой борзый, то я признаюсь, мисс Роуз, что мне нередко приходилось бывать в шкуре потерпевшего, посрамлённого виртуозами, более искусными, чем я, мастерами в этой области. Так, ныне покойный Киппенберг, светило музыковедения, во время одной из научных конференций на вилле Сербеллони, на берегу озера Комо, как-то вечером пригласил меня в свои апартаменты для презентации моего доклада. Ну, если честно, не он пригласил меня – я, остро нуждаясь в этом, напросился, а он постеснялся отказать. Это был крупный мужчина, облачённый в роскошный смарагдовый бархатный обеденный костюм, поверх которого словно бы с помощью лебёдки водрузили его массивную белесую ученую голову. Ходил он опираясь на две трости (такой себе diable boiteux [фр. хромой дьявол]), но не родился еще тот, у кого был бы язык шустрее. Это он опубликовал то великое творение о Россини, на которое последний ответил бессмертными шпильками (вроде той, что он отпустил в адрес Вагнера: "В его музыке минуты прекрасны, а пятнадцатиминутки ужасны."). Мне также хотелось бы, чтобы вы представили себе обстановку в его апартаментах на этой вилле: залы в стиле восемнадцатого века, канаусовые диваны, парчовые ткани, холодные скульптуры, теплые шелковые торшеры. Прислуга уже закрыла окна на ночь, так что в гостиной стало довольно душно. Впрочем, меня это не волновало, главное, что я мог читать свой доклад многоопытному и образованнейшему Киппенбергу, а он, весь напыженный, смарагдовый, слушал, благосклонно поджав длинные губ. Весьма диковинными были также глаза профессора, размещённые по бокам головы словно для двустороннего зрения, и брови шерстистые будто гусеницы с "райского древа познания". Во время моего чтения, заметив, что он начал клевать носом, я спросил, "Кажется, я нагоняю на вас сон, профессор?" "Нет-нет.., напротив, вы его от меня отгоняете," – отвечал он. Ну разве это не шедевр? Да ещё и в мой адрес! Конечно же, для меня огромная честь явиться застрельщиком такого эпизода. Профессор, такой огромный, со своими двумя тростями, напоминал мне присевшего у трамплина горнолыжника, готового ввергнуться в глубокий сон. Однако, будучи даже на этой грани, уже практически в отключенном состоянии, бесценная кладезь его интеллекта все ещё была способна поражать. Ради такой остроумной реплики я готов был весь свет обойти.