С ними по-хорошему нельзя - [78]

21 апреля

Утром позвонили в дверь. Я пошла открывать. Опять легавые. Однако у нас все было тихо. Один из них был не кто иной, как новенький полисмен с прошлого раза, другой — еще незнакомее первого — какой-то тип в просторном штатском костюме.

— Это его сестра, — сказал первый второму.

— Ваша мать дома? — спросил второй.

— Да.

— Мы хотели бы ее видеть.

Они проследовали за мной. В коридоре были очень корректны. Я открыла дверь в столовую; мама вязала носки. Она улыбнулась вошедшим. Они сели.

— Предложи господам стаканчик уиски, — предложила мама.

— Была еще другая сестра, — заметил первый полицейский.

— Теперь она живет в Гэлине, — сказала мама.

— Вы получали от нее в последнее время известия?

— Она посылает нам телеграммы каждый день. Видите ли, ей это ничего не стоит, она — почтовая служащая.

— Когда вы получили последнюю телеграмму?

— Сегодня утром.

— Когда она уехала?

— Позавчера.

Полицейский глубокомысленно посмотрел на маму. Затем продолжил:

— А ваша молоденькая экономка?

— Бесс?

— Да, молоденькая экономка, которая была здесь в тот вечер, когда вы устроили бедлам.

— О! Вовсе нет! — запротестовала мама. — Всего лишь потасовку третьей категории.

— Допустим. Так где она?

— Третья категория?

— Черт возьми! — ругнулся первый инспектор. — Везет же некоторым: попасть на такую дуру!

— Эта дурость кажется мне подозрительной.

— Допросите членов семьи.

— Где Бесс? — спросил меня держиморда. (Ни хера себе! Откуда я выудила это слово? Вот что значит французский язык!)

— Исчезла, — ответила я.

— Исчезла?

— Исчезла, — подтвердила мама.

— И вы не думали ее искать?

— Нет.

— А обратиться в полицию?

— Еще меньше.

Они вздохнули.

— А где ваш брат?

— У себя.

— Где это — у себя?

— Возле Харбертон-бридж.

— Он давно там живет?

— Приблизительно три месяца.

— А здесь его нет?

— Я ведь сказала, что он у себя.

Держиморда (как мне нравится это слово!) вопросительно глянул на своего начальника.

— Дом обыскивать бесполезно, — сказал тот.

— Так было бы надежнее.

— Бесполезно. Я все вижу.

Он осушил свой стакан и встал. Подчиненный сделал то же самое.

— Может, их предупредить? — спросил он.

— Примите ораторские меры, подобающие ситуации.

— Корректность — прежде всего.

Он повернулся к маме, прочистил горло и огласил:

— Ну, значит, так, уважаемая тетенька, мы сейчас тихонечко пойдем и скрутим вашего сына Джоэла, который ужасный злодей и убил вашу экономку Бесс, чтоб выпить ее кровь, чей труп нашли в бочке, которую он спрятал рядом с Ист-Уоллом.

Поскольку мы замерли и замолчали, он добавил:

— Я сейчас быстренько плесну вам по глотку уиски, чтоб взбодрить после известия об этом страшном преступлении, а сами мы, безумно поспешая, двинемся на арест Дублинского Вампира.

И они удалились мерным шагом.

Мы даже не успели допить свой ободряющий глоток, как, медленно отворив дверь, на цыпочках вошел папа.

— Что тут происходит? — прошептал он.

— Легавые, — прошептала я.

— Чего они хотят?

— Арестовать Джоэла.

При этих словах мама, которая наконец что-то поняла, жалобно запричитала.

— Заткнись, — оборвал ее папа.

Она замолчала.

— Они ушли?

— Кажется, да.

Он сходил проверить, вернулся и уселся перед стаканчиком уиски. В его отсутствие мама накапала себе двенадцать-пятнадцать ободряющих капель.

— Чего они к нему прицепились, к Джоэлу?

— Он убил Бесс. Он — вампир. Так они говорят. Я им не верю.

— Не веришь? — удивилась мама. — Но раз они говорят...

— Джоэл пьет кровь! Да эти держиморды хотя бы раз на него взглянули! Если бы они его увидели, то сразу бы поняли, что он не способен ее пить, эту кровь, даже через соломинку, как это делают приличные вампиры. Он не способен пить даже воду!

— Ты его недооцениваешь, — мягко заметила мама. — У него ведь не исключительно алкогольный рацион.

— Я уверена, — ответила я, — что кровь для него — это сильнейший удар по печени.

— А может, он об этом не подумал?

Папа с силой ударил кулаком по столу.

— Хватит, — рявкнул он.

Потом, успокоившись, произнес:

— Бездари.

— Кто? — спросила мама.

— Полицейские, черт побери!

— А! — вскричала я. — Ты тоже не веришь, что Джоэл — вампир?

— Они — бездари. Никого не арестовать — это я еще понимаю, но арестовать невиновного...

— Ты уверен, что он невиновен?

— Больше чем уверен.

Фрагменты «Одиссеи», «Царя Эдипа», «Песни о Роланде» и прочих детективных романов, которые я читала, всплыли у меня в памяти и позволили оказаться на высоте в этой непростой ситуации.

— Папа, ты можешь подтвердить его алиби?

— Конечно, нет.

— Как же доказать его невиновность?

— То-то и оно, — ответил он. — Вот я и думаю.

— Ты знаешь виновного?

— Конечно. Это я.

В течение нескольких минут мы с мамой оспаривали друг у друга бутылку уиски, чтобы сделать бодрящий глоток.

Я подозревала, что папа — негодяй, но до такой степени — это действительно рекорд. Я смотрела на него и поражалась. Я думала, что когда в газетах появится его портрет, нашей семье это чести не прибавит. Обычно на лице у преступников есть нечто вроде оскорбленной гордости, которая придает самым красивым из них, например Ландрю[*] и Наполеону, демонический вид. Что до папы, то никогда еще самая сопливая вялость не размазывалась с такой легкостью по серой, невзрачной харе, никогда еще самая извращенная трусость не растекалась с такой липкостью по посредственной роже, никогда еще самая закоренелая лень не разливалась с такой низостью по тусклому мордовороту.